Остановившись в метрах трех от коня, уставился в небо, словно не замечая меня.
Командовать таким отморозком — себя не любить. Я уверен, что, услышав любой приказ, Мариус начнет ломать комедию.
В школе я любил предмет «История древнего мира» и с удовольствием читал все, что попадалось в руки от учебника и хрестоматий до исторических романов. Помниться в армии Древнего Рима существовал широкий арсенал наказаний, но я в Этрурии. И пусть это государство очень похоже на Рим, такое поведение подчиненного позволяло сделать вывод о мягкости наказаний, если они вообще применяются.
Впрочем, возможно, что этот центурион как-то участвует в подставе. Наверное, я не зря занимался в школе Айкидо. Решение пришло практически сразу: коль он меня игнорирует, я буду делать то же самое!
— Всем построиться! Манипула идет в казарму! — я постарался не кричать, но отдал команду громко и с чувством.
И тут меня Маркус удивил. Быстро он сообразил, что если манипула начнет построение без его участия, то мне и дальше ничто не помешает обходиться без него. «Строится в колонну! Быстро!», — закричал Маркус и стал раздавать новобранцем пинки.
Я тут же делаю второй ход: «По прибытию в казарму, привести себя в порядок. Всем, кто нуждается в помощи врача (medicuscastrorum) позаботиться о скорейшем выздоровлении», — решив, что сейчас и так сделал все, что мог, я с места пустил коня в галоп, мечтая о куске мяса и термах (римские бани).
У городских ворот, стал расспрашивать стражника о термах. Он не понял меня. Значит, термы в Эртурии еще не строили. Пообщавшись с ним немного, я понял, что только в особняках богатых горожан могли быть оборудованы балинеи (бани). Я получил совет обратиться с пожеланием омыть тело к хозяину термополия (лат. Thermopolium, от греческого thermСs — «тёплый» и polИo «продавать»).
Узнав о расположении конюшен, я попрощался и поехал к ипподрому. Там при школе возниц (factio) обеспечивался уход и за лошадьми легиона за счет магистрата.
Без проблем, пристроив коня, я пошел в направлении казарм, по пути, с интересом разглядывая лавки. Дома в Клузии строились так, что на улицу выходила глухая стена. Лавки, хоть и не имели витрин, но за каменным прилавком суетились продавцы и приносили на показ нужный товар.
Уловив запах еды, я как пес, взявший след, поспешил к источнику.
По началу мне показалось, что в обычной лавке кто-то решил перекусить, но встроенные в каменный прилавок — печь большие чаны с супами и кашами, источающие аппетитный запах не вызывали сомнений — я набрел на термополий.
Коротышка — толстяк едва увидел меня, закричал: «Центурион! Не проходи мимо! Ты найдешь тут лучшую в Этрурии еду!», — я подошел к прилавку, агитатор перешел на шепот, — «Если молодой центурион желает рабыню, могу предложить комнату».
— Я хочу смыть пот и пыль, а потом поесть в комнате и не это, — я указал на содержимое чанов, а мясо и подай лучшее вино. — В какую цену может обойтись такое удовольствие, я понятия не имел, но положил на прилавок серебряную монету и грозно добавил, — Быстро!
Корчмарь спрятался за прилавком, мне только и осталось, что снять шлем и взъерошить мокрые от пота волосы. Волосатая лапа коротышки, вынырнув из под прилавка загребла монету.
Спустя мгновение показался довольный хозяин. Он дал мне увесистый мешок со сдачей, наверное, медной (за 1 серебряную монету в Этрурии перед римским владычеством давали приблизительно 120 единиц в меди) и пригласил во двор.
Чрезвычайно обрадованный ценой за предстоящее удовольствие, я воспользовался приглашением и, обойдя здание, оказался во внутреннем дворике.
Там без лишних разговоров попал в умелые руки дородной тетки. Она так ловко сняла с меня доспехи, а за ними и набедренную повязку, что протестовать стало неуместным. Присев на лавку, стал снимать калиги сам.
Чувствую, что-то прохладное растекается по моей спине и рукам. Попробовал пальцем, вроде оливковое масло.
Тетка оказалась немой, но очень сильной и настойчивой. Натерев меня маслом, уложила на лавку и стала разминать плечи и руки, потом спину и ноги. Мне понравилось так, что от приступа раcслабона потянуло в сон.
После массажа еще пол часа немая деревянной палочкой соскребала с меня масло и грязь. Потом пришел черед натирания каким-то мыльным раствором из миски (Лат. sapo — мыло, произошло от названия горы Сапо в древнем Риме, где совершались жертвоприношения богам. Животный жир, выделяющийся при сжигании жертвы, скапливался и смешивался с древесной золой костра. Полученная масса смывалась дождем в глинистый грунт берега реки Тибр, где жители стирали белье. Наблюдательность человека не упустила того факта, что благодаря этой смеси одежда отстирывалась гораздо легче). Мыло пахло розами и жасмином.