— Слазь бренн, мама инсубров пришла. — Слезаю с коня. Едва на землю ступил, как Матрена, положила мне руки на плечи и давит. Сильная, однако, баба. Решил подыграть ей, нагибаюсь.
Она рубаху задрала и на меня подол накинула, обхватила руками и ногами, на спину завалилась. Орет, будто рожает. Я замысел понял, но от тела тетки струится еще то амбре. Думаю, хоть бы быстрее «родила» она меня.
Слава Богам! Старцы подсуетились, извлекли меня из под теткиного подола. Приложили к «мамкиной» груди, затем подали кубок с молоком.
Пью и вижу, что народу вокруг прибавилось. Кто улыбку прячет, а кто и смеется открыто.
Едва допил, как старцы подхватили меня под руки и в оппидум поволокли. Кричу Хоэлю:
— Поставь дружину ворота охранять. Сегодня никого, кроме командиров в оппидум не пускать!
— Да, бренн!
Под белы рученьки ведут меня по узким улочкам Мельпума. Чувствую, голова кругом идет. Пытаюсь сфокусировать взгляд на том старце, что первым приветствовал меня, не получается. Он мои потуги заметил, шепчет на ухо: «С рождения дети инсубров много спят», — как будто у других племен не так! Только хотел отшутиться, как и язык повиноваться отказался.
Думал инсубры по поводу моего нового рождения пир закатят. Так и есть, пируют, только без меня. Младенцам сон положен. Лежу на втором этаже терема, наверное, резиденции местных бреннов.
Чувствую, кусает меня что-то. Понимаю, что не что-то, а самые настоящие блохи! Вскакиваю, впотьмах натыкаюсь на стол. В комнату с факелом в руках входит перепуганная молодка.
Говорить по-прежнему не могу, только мычу, показывая на ложе. Понятливая попалась. Позвала в помощь еще двух молоденьких девчонок. Шкуры они утащили. Приволокли тюфяки, пахнущие полынью. Настелили сверху чего-то. Обтерли меня настоем из трав, расчесали, и спать уложили. Уснул сразу.
Проснулся к обеду. Голова ясная, в теле зуд: хочется бегать и прыгать. У ложа, на полу служанка сидит.
Заметила, что я проснулся, и тут же выскочила за дверь. Вернулась с девицами, что вечером спать меня укладывали. Помогают подняться, хоть и сам вполне могу встать. Интересно стало, что дальше делать девки станут?
Отводят они меня к корыту. Стягивают с меня рубаху и начинают купать. Корыто интересное. Выдолблено прямо в дубовом стволе. И пробка для слива имеется. Если открыть, то вода из корыта потечет по канавке, выдолбленной с понижением уровня.
Что-то девки не то делают. А, может, напротив — то! Не знал, что у галлов женщины на такое способны! По крайней мере, с Гвенвилл у меня такого не было. Надеюсь, простит она меня.
В голову лезут всякие пошлости. Вспоминаю, как Игорь, женившийся в восемнадцать, не успокоился. Волочился за всеми, кто подавал ему хоть маленькую надежду на возможность секса. Жене зачитывал, что мол, минет — не измена.
Однажды жена задержалась до неприличия. Игорек открывает дверь, видит Дашу слегка навеселе. Не успел рта раскрыть, а Даша с идиотским смехом выкладывает: «Игореша, минет ведь не измена?».
Ублажив, красавицы (уже красавицы!) стали одежду подавать. Таких тканей я и в Этрурии не видел. Красная рубаха и зеленые штаны из мягкого шелка. Куртка из синей бархатистой ткани. К торквесу добавились массивные браслеты и обруч на голову. Наверное, корона бреннов Мельпума.
Надеть ее они мне не дали. Рыженькая молча руки отвела и указала на деревянный стул. Присел, сам думаю: " Чего молча все происходит?», — только спросить собрался, та же рыженькая ладошкой мне рот прикрыла. Обули меня. Сапоги не из кожи, а из той же ткани, что и куртка.
Подняли девчонки меня под локотки и вывели из комнаты.
У дверей Рогх и Бренноген караулят. Увидев меня таким разодетым, рты раскрыли от удивления. Подмигнул я дружинникам, а девицы остановиться не дают, ведут вниз по ступенькам массивной лестницы.
Спустились в трапезную, чуть больше, чем у Алаша в оппидуме. Столы накрыты, трапезная полупуста. У стен на лавках сидят знакомые старики и важный местный народ с женами и детьми. Едва я появился, как все поднялись на ноги.
Девицы подводят меня к самому настоящему трону, стоящему на возвышении, в метрах двух от стола. У трона в карауле стоят два молодца с огромными топорами. Не из бойев, местные.
Тот старик, что вчера молоком меня одурманил забрал у рыженькой золотой обруч и водрузил его мне на голову.
Я и глазом моргнуть не успел, как старый черт достал кривой нож и полоснул им по горлу девчонки. Насилу удержал себя от расправы. Так расстроился, что с трудом сдерживаю подступившие слезы.