Помпилий поправил тогу, сказал что-то предводителю сабинян, вручив тому ветку. И они вдвоем направились к валам, где по-прежнему этруски стояли в боевом порядке. Септимус отдал приказ поставить скутумы к ноге и неторопливо пошел навстречу парламентеру.
Предводителем у сабинян оказался сам эмбратур (предводитель, избиравшийся во время войны) Саллюстий. О мире договорились тут же, а когда Септимус завел речь об Остии, Саллюстий простодушно заверил, что не имеет никаких видов на этот городок, что мол, сабинянам — пастухам и пахарям море не нужно. А потом добавил, что сейчас в Остии заправляют латины из Анция. И что если солдаты Септимуса возьмут Остию силой, лично он, Саллюстий возражать не станет, а вот Лавиниум и Ардея могут прислать Остии помощь.
Септимус — сама непосредственность, поинтересовался, поможет ли ему эмбратур покорить и Лавиниум и Ардею, а может, и Анций? Саллюстий ответил просто: «Если сам Септимус Помпа решит, что это дело ему по силам, то отчего не помочь».
Глава 16
Мариус Мастама скакал по широкой улице Рима к холму Квиринале (старый Капитолий (Capitolium vetus), по преданию — древнее святилище сабинов, находившееся на холме Квиринале). Там он рассчитывал найти Септимуса Помпу. Еще подъезжая к Риму, Мариус увидел строящееся стены и дома, но по настоящему он удивился, когда узнал, что новоиспеченный Консул Этрурии лично надзирает за строительством собственного дома в Риме.
Искать командира он отправился не сразу. Прежде обстоятельно расспросил солдат о том, что произошло в его отсутствие. Мариус пока не понимал, хорошие новости он узнал или плохие: солдаты Септимуса взяли в жены сабинянок; строят себе дома в Риме; а сам Септимус Помпа породнился с эмбратуром Сабинян — Саллюстием, взяв в жены его шестнадцатилетнюю дочь — Фелицию.
Отец встретил Мариуса прохладно, но когда узнал, что Прастиний потерял легион, а никому неизвестный младший центурион Септипус Помпа по выбору солдат стал легатом, задумался.
Обстоятельства заставили его принять решение уже на следующий день после встречи с сыном. В Этрурию всего с одной манипулой солдат вернулся Прастиний. Старший Мастама собрал у себя в доме сенаторов Квинта, Лепида, Катуллу и многих других, обычно поддерживающих его мнение в Сенате.
Слава Богам заговорщикам удалось найти Спуринию. Дочь отравленного Сенатора пообещала дать клятву в Храме, что видела, как Консул подсыпал яд в кубок Спуриния. А вечером, когда Сенат собрался, что бы выслушать Прастиния, Лепид, поднявшись с лавки, закричал: " Убийцу к ответу!».
Прастиний готовился к речи, полагая, что сможет оправдать разгром своих легионов, услышав Лепида, вздрогнул, скорее от неожиданности. Но когда закричали Мастама, Квинт и еще с десяток голосов, он понял, что к ответу призывают именно его.
Что-то сломалось в груди, гнев, дающий отвагу и силу, на этот раз уступил страху, Стало трудно дышать. Прастиний пытался крикнуть в ответ: «Слово!», — но смог только прохрипеть.
В атриум фурией влетела Спуриния. Никто не смог ей помешать отомстить за смерть мужа и отца. Она снова и снова колола кинжалом тело Прастиния до тех пор, пока Мастама не остановил ее.
Когда Спуринию увели солдаты, Мастама выступил перед сенаторами с речью. «Больше всего желал бы я, отцы сенаторы, чтобы ничто не нарушало спокойствия в государстве или, по крайней мере, чтобы перед лицом опасности на его защиту встали самые решительные люди; я хотел бы, наконец, чтобы дурные дела обращались против тех, кто их замыслил (из речи Луция Марция Филиппа в сенате). О благие боги, до сих пор защищающие этот Город, хотя сами мы перестали о нем заботиться! Прастиний, самый отъявленный из всех негодяев, — о нем нельзя даже сказать, более он гадок или труслив, — имел войско, и, ранее вызывавший страх, теперь внушает презрение. Вы же, склонные ворчать и медлить, внимая болтовне и ответам прорицателей, не защищаете мир, а всего лишь хотите его и не понимаете, что мягкость ваших постановлений умаляет ваше достоинство и ведет всех нас к безвластию», — так обвинил он сенат в бездарном управлении и услышал в ответ от Апия: «Что делать нам, если легионы разбиты, а враги на пороге дома?».
Тогда Мастама и сообщил Сенату о подвиге Септимуса Помпы. Ему даже не пришлось поведать ни о гарнизоне, что послал Помпа на Ильву, ни о патронате новоявленного легата над Тарквиниями.