— Так ты сенон? — Он тут же кивнул в ответ. «Не хватало еще мне сражаться с кельтами!», — наверное, эта мысль как-то отразилась на моем лице, что придало юноше Понтию уверенности, он заговорил снова:
— Бритомарий такой же галл, как и ты! Отомстить тускам за сенонов — твой долг крови!
— Это так. Но не всем. Тот, кто повинен в гибели рода Бритомария, уже мертв. Фельсина и Атрия управляются сейчас Хундиллой, что из бойев. — Бритомарию понравилось услышанное, глаза его заблестели. Мальчишка наморщил нос и по-детски засопел, оттопырив нижнюю губу.
— Туски едва не сожгли Беневент! — завизжал он.
— А самниты обычно, когда чувствуют себя в безопасности, грабят Кампанию и предают огню время от времени Капую, — парирую, и тут же, не давая возможности молокососу сморозить еще какую-нибудь глупость, спрашиваю, — Как по твоему, Понтий, зачем мужчины воюют?
— Ради славы и добычи, что подносят обычно к алтарям Богов! — Не задумываясь, отвечает. Я же, услышав о богах, задумываюсь. Сам того, не зная, уел меня малец. Ведь теперь, когда речь заходит о богах, я становлюсь крайне осторожным и предусмотрительным: как бы ни сказать чего-нибудь, чем оскорблю их снова. Киваю мальцу, соглашаясь. И тут же выкручиваюсь:
— Думая о дарах для Богов, люди обычно не думают о тех, у кого эти дары берут. А славы никогда не бывает много. Поэтому юный вождь не требуй от людей слишком много: месть — это труд богов, а люди обычно делают то, что им угодно. И если твой Беневент едва не сожгли туски, то, наверное, тогда им благоволили Боги.
— Ты говоришь как жрец, — на этот раз Понтий ответил с уважением. — Не буду больше указывать тебе, что делать, — проявляет парень благоразумие, — Но ты и твои воины сейчас на земле самнитов и я хотел бы знать о твоих намерениях.
— Я веду дружину в Рим, и был бы признателен тебе за хлеб и мясо, что бы у моих воинов не было нужды взять их силой. А что, до тусков, так пообещай мне свою дружбу и пока туски ценят мою, не станут они угрозой самнитам.
— Мне нужно время. Пусть твои воины останутся тут, за стенами Беневента, а ты будь моим гостем, — ответил молодой вождь, и в этом случае я не нашел повода для отказа.
По моему сигналу тут же в крниксы отрубили привал. А я в сопровождении личной дружины, отправился погостить в Беневент.
Мальчик Понтий проявил радушие, закатив пир. Наверное, Мариусу не повезло взять в городе трофеи. На столах я увидел и золото, и серебро, прекрасные кубки и блюда. Рассматривая быка на блюде перед собой, я слушал Понтия, похваляющегося победами над Септимусом Помпой. Тот, строя Рим, время от времени ходил в походы на юг, защищая компанцев, вторгался в земли самнитов, где иногда, если мальчик не врет, был бит. О том, что Септимус добился таки смирения самнитов, по крайней мере, на равнине, я счел благоразумным, умолчать.
Среди пирующих за столом, добрая половина походила на сенонов. Они ловили мой взгляд и улыбались в ответ. Да и расселись они как можно ближе. Поэтому я не очень удивился просьбе Бритомария взять под свое покровительство его род. И удивился лишь тогда, когда вождь сенонов заговорил о десяти тысячах воинов, что находятся сейчас на службе у отца Понтия в Кавдии. Сеноны Бритомария по-видимому в настоящий момент были единственной военной силой, на которую мог рассчитывать Пирр от поддерживающих его самнитов. Я же мысленно восславил Богов, ибо воины Бретомария по большей мере воевали на лошадях, и не встреть я его в Беневенте, то вполне мог столкнуться на поле битвы позже. И тогда принесенная жертва у Канн оказалась бы напрасной: Пирр, потерявший фессалийскую конницу, мог бы воспользоваться услугами всадников — сенонов. В тайне от Понтия мы договорились, что Бритомарий с утра уедет из города, что бы через неделю присоединиться ко мне у Капуи.
«Я буду ждать столько, сколько необходимо», — пообещал я Бритомарию, понимая, что его всадникам предстоит трудный для лошадей переход в горах Самния.
Глава 33
В полдень, на следующий день после пира, что закатил гостеприимный хозяин Беневента, меня разбудили крики и бряцание оружием.
Спустя некоторое время, потребовавшееся, что бы натянуть штаны, сапоги и рубаху, у входа в покои, выделенные мне для отдыха, обнаруживаю кельтов с обнаженными мечами в руках и Понтия с самнитами, настроенными весьма недружелюбно.
Мальчик едва только увидел меня, закричал:
— Предатель!
Чувствую, что если сейчас же не заговорю с ним, то его люди тут же бросятся в бой. Гася дрожь в коленях, улыбаюсь и громко, что бы услышали все вокруг, отвечаю ему: