Месяц томился Степан Львович в ожидании результата. Чужие последовательности не годились, приходилось терпеть, укрощая снедавшее его беспокойство. Получится ли? Не показалось ли? Не извечный ли враг человечества сбивает его с пути истинного?
И вот приехал заветный конверт. Конечно, не полная расшифровка, боже упаси, так, пара генов, на большее Степан Львович не мог выделить из бюджета семьи.
Сжимая конверт в руках, поехал Степан Львович на работу. Как в тумане, отыграл то, что полагалось по программе. Дождался, когда уйдут прихожане, когда пастор, что-то отмечавший в бумагах, снял мягкие тапочки и тоже покинул церковь, оставив органисту ключи. Уборщицу тоже переждал, что было совсем уж сложно. Марианна Ибрагимовна основательно намывала церковные полы, и в притворе, и везде, мотая нервы. Руки сами порхали над клавиатурой, ноги выжимали педали, меняя регистры, - Степан Львович делал вид, что репетирует или сочиняет. Он иногда писал хоралы или оратории, для себя больше, поэтому никого не удивило, что он засиделся.
Наконец и Марианна убралась из церкви. Пусто и гулко под сводами. Трясущимися руками Степан Львович вытащил листы из конверта и положил на пюпитр две страницы со значками.
Каким нотам будут соответствовать четыре основания, Степан Львович уже продумал. И как аккорды строить, хотя тут он полагался больше на импровизацию, и регистры прикинул, хотя и об этом думал только предварительно. Ведь он не знал еще мотива, не видел пока ноты своей души.
И вот час настал. Торжествующий и испуганный, Степан Львович возложил руки на орган. Пальцы соприкоснулись с клавишами... орган зазвучал под сводами церкви. Сперва робкие, как почки по весне, - органист еще примеривался к незнакомой теме, только пробовал на вкус, катал на языке, пытаясь уловить оттенки и нюансы, отпечатать в памяти послевкусие. Но вот пальцы увереннее двигаются по клавиатуре, и звуки вытягиваются, растут, это уже зеленые побеги, колышимые ветром. А вот и листья появились - Степан Львович задвигал ручки, переключая регистр. Мелодия расширилась, обогатилась обертонами, она уже как разбухший от воды ручей несется с гор, устремляясь на равнину, захватывая все новые и новые пространства.
Степан Львович играл и не чувствовал рук, погружаясь в божественный гимн. Это была настоящая молитва - безмолвное служение, переворачивающее душу, бесконечная благодарность творцу за благость, за саму жизнь. Божественный гимн! Написанный богом лично для него, Степана Львовича: не для того, чтобы определить и описать его мирские занятия, но чтобы Степан Львович мог вознести благодарности всевышнему за все свое существование, за все свое существо, которое, сколь неблаговидно ни было, а все же венец божьего творения и результат Замысла, и за то только заслуживает гимна. Осанна! Свят, свят, свят, господь бог...
В простую основу вплетал Степан Львович и элементы мессы, и литургические напевы, и «Санктус» шел второй темой в нижнем регистре, иногда перебираясь в верхний, обрамляя... Значки давно закончились, а органист играл, осененный благодатью, слившийся с музыкой, которая выражала его лучше любых других средств, и в то же время выражала и Бога, так что Степан Львович сливался и с Богом...
Орган мощно заполнял церковь, заставляя трехвековое здание дрожать и вздрагивать. От напора музыки двери не выдержали и распахнулись, выпуская поток на улицу. Случайный прохожий, заглянув, замер с раскрытым ртом: за органом никого не было. Музыка играла сама себя.
Вот уже послышались первые голоса хористок, и устремились к небу сопрано и меццо-сопрано. И расходилась музыка кругами, вовлекая в звучание всю улицу. Прохожий завибрировал, сначала откликнулась душа, затем и тело воспарило, претворяясь в звуки, и новый голос вплелся в ораторию, добавив собственный мотив. Тенора, баритоны и басы, и нежные дисканты все присоединялись и присоединялись к общему славословию.
Музыка затопила город, поглотила дома и проспекты, высотки и соборы, и поднималась выше, выше... и вот вдали загремели трубы, их звучание гармонично слилось с торжественной мессой, но потом голос их усилился, вышел на первый план, сотрясая основы, вздрогнули фундаменты, первый камень упал с фронтона Казанского собора.
А за трубами уже слышался рев Зверя и ангельские хоры.