— Я услышала твою боль и гнев, дитя, — сказала фигура, приближаясь. Вместо ног были у неё корни, вместо рук — гибкие ветви. Глаза оказались прозрачными, как дождевая вода. Одежду заменяли листья и цветочный ковёр. Короной ей было птичье гнездо, увитое плющом. И столь величественной казалась осанка, а голос твердым, что не было сомнения в том, кто пришёл на зов о помощи. Сама Мать-Земля откликнулась на плачь измученного дитя.
— Я пришла помочь, — пальцы-ветви, ухватив за подбородок, заставили девочку приподнять голову. И стала Мать-Земля рассматривать юное лицо, вглядываться в самое сердце.
— Вижу… Вижу боль отверженного, вижу угнетённость слабого, вижу муки бездомного. Вижу злобу, вижу коварство. Вижу и милосердие, и любовь к живому. Что ты сделала с тем щенком, повредившим лапу? Говори.
— Отнесла его в хлев, Госпожа. Воровала молоко козье, чтобы выкормить его. Меняла повязки с травами, чтоб быстрее рану заживить, чтобы не стал щенок хромым, как я. И не стыжусь, что воровала! — зло добавила девочка.
— Я услышала тебя, дитя. Что ты сделала с мальчишкой, который нашёл твой схрон с щенком?
— Он щенка нашёл и замучить хотел! Я не дала, чтоб они его били! Они меня стали бить. А я потом так подстроила, что тот мальчишка вилами обе ноги пропорол. И не жаль мне его! И не стыжусь, что так сделала! — выкрикнула девочка, прямо и твёрдо глядя на богиню, готовая, что ей на дерзкие слова отвесят пощёчин и тумаков.
Но Мать-Земля лишь погладила лохматые кудри своею ветвистой рукой.
— Что ж, из хрупкого ростка вырастает могучий кедр, если в ростке есть воля к жизни. Хочешь жить, дитя? Отвечай, не бойся.
И встала малышка с колен, сжала перепачканные ладони в кулаки и ответила.
— Хочу! Больше всего на свете хочу! Жить и дышать как сильная, как умелая! — Из глаз её брызнули злые слёзы. — Только я никчёмная, не быть мне могучим кедром.
— А это уж мне решать, дитя. В тебе много гнева на род людской, но нет в тебе ненависти. Много силы духа, да тело слабо. Знаний нет, но пытливости на троих хватит. Слушай мою волю, дитя… Будут руки твои собирать травы и варить снадобья да зелья.
И пронзила тонкая ветвь ладони девочки.
— Будешь ступать по лесу тайными тропами, — пронзила Мать-Земля стопы её.
— Будешь зверьё понимать и говорить с ним, — и впилась ветка в губы и язык ребёнка.
— Будешь чуять ложь и злобу, и не будет у тебя права отказать в помощи заплутавшим, хворым да немощным, — и пронзила новая ветвь сердце девочки.
— Будешь мне дочерью и не будет тебе другой матери, кроме меня. И быть твоим дочерям, как ты. И быть твоим ученицам твоими сёстрами, — опутали ветви и поглотили всё тело девочки.
— Так и будешь жить век свой, пока жив этот кедр. И лес этот станет тебе домом. — И связали ветви тело малышки и тонкий ствол кедрового молодняка.
— Мы ещё встретимся, дитя моё. А пока учись у леса и помни о моих заветах.
И вошла Мать-Земля в древо, из которого явилась. А дитя так и осталась без чувств лежать, скованная ветвями, опутанная ими в кокон.
Да, дала лесная Мать силу. Силу великую. И взяла за это цену немалую. Мать-Земля строга к своим дочерям. Слабые ей не нужны! Не может она полюбить слабых — такова её суть твердыни и опоры.
Наутро, стоило лучам коснуться ветвей, распался кокон и вышло из него не дитя человеческое, а первородная ведьма. Страшилась она поначалу. Птицы говорили, лес пел. И каждый звук стал ей понятен, но столько их было, что не могла ведьма разобрать, кто о чём толкует. Травы и кусты потянулись к ладоням её, испугав иголками и жгучими листьями. Но стоило ведьме коснуться их, как она поняла, что нет и не будет ей вреда. Огладила крапиву и почуяла, что кроветворная сила в ней и множество других свойств. И каждая травинка, цветок стали ей книгой.
Захотелось ей искупаться да увидеть своё отражение в озёрной глади. И стоило ей три шага ступить, как постелилась под стопы тропинка ковром, в конце тропинки виднелось озеро. И идти ей было не до полудня, а всего три соловьиных трели. Приблизилась ведьма к кромке, взглянула на водную гладь, и глазам своим не поверила.
Отразило озеро прекраснейшую юную деву. Волосы её были цветом кедровой коры, а глаза — цветом изумрудных игл. Ничего прежнего не осталось, кроме души. Ступила лесная дева в озеро, а вода приняла её как родную, ластилась к коже, окутала теплом. И в неге этой стал гомон лесной стихать, стала ведьма слышать и внимать. Деревья радовались солнцу и весне, гудели, играли с ветром. Зверьё рыскало в поисках пищи.