Прежде чем уйти, Чак подмигнул. Виви с наслаждением сделала первый глоток, ожидая, пока бурбон согреет ее.
— Господи, сегодня полнолуние или что?
— Кто знает? — пожала плечами Тинси, прикуривая еще две сигареты. — Бывают месяцы, когда я готова поклясться, что полнолуние длится все тридцать чертовых дней. А нам полагается пребывать в постменопаузе и безмятежности. Это шутка.
Она протянула Виви сигарету, и перед тем, как затянуться, обе хором воскликнули:
— Гнусная привычка!
— Давно, когда я еще спала в одной комнате с Шепом, мне приснился сон, — сказала Виви и помедлила, пытаясь понять, захочет ли слушать Тинси. Дождавшись кивка, продолжила: — Во сне Джек улыбался своей широкой ленивой улыбкой. Ты знаешь, о чем я. Так он улыбался во время матчей. Представляешь, он поворачивается и улыбается мне. Я вижу линию его широкого подбородка и челку густых черных волос. И ощущаю то же, что и тогда: тепло внизу живота и бешеный стук сердца. Опускаю голову, чтобы откинуть волосы, как в те времена, когда расчесывала их на пробор. А когда снова поднимаю — челюсть у Джека уже снесло гранатой и кровь хлещет на землю. И так постоянно. Один и тот же сон. И повторяется вот уже много лет.
Виви замолчала и, глотнув виски, уставилась на бассейн. И только потом со вздохом продолжила:
— Однажды, в ту ночь, когда я снова его увидела, Шеп обнял меня, разбудил и принес выпить. Я была тронута его заботой, но так и не объяснила, почему плакала.
Виви нахмурилась, глубоко затянулась и медленно выпустила дым.
— Дети знают все. Моя дочь понимает, что я все эти годы держала душу на замке, так и не открывшись до конца Шепу, своему мужу, с которым прожила сорок с лишним лет. Утаила от него свою истинную сущность. И еще понимает, что мой брак так и увял, как виноград на лозе, и в засушенном виде провисел все эти годы. Она заметила, что я утаила ту драгоценную часть себя самой, которую навеки похоронила еще в юности. Даже когда Сидды не было в комнате, она все равно это замечала.
— Виви, ты слишком строга к себе, — покачала головой Тинси.
— Вовсе нет! — отрезала Виви. — Твой брат был всем для меня. И этот сон за последние полвека рвал мне сердце сотни раз. Оставлял меня, только когда дети были маленькими. А мне не хватало этого сна, Тинси. Я просила его вернуться. Хотела, чтобы он снова меня терзал. И он вернулся. Беспощадный, как всегда. Вернулся в шестьдесят третьем, когда я покорилась судьбе и сложила лапки. Но как бы этот сон ни уничтожал меня, все равно возвращает часть прежней жизни.
Тинси молча отставила стакан и подалась вперед.
Виви потушила сигарету.
— Только моя умнейшая дочь не понимает, что вовсе не обязательно тратить тысячи долларов на психотерапевта, чтобы разбираться в таких вещах. Я пытаюсь сама справиться с собой, и для этого не стоит платить сотню баксов в час.
— Хотелось бы думать, что мои ставки достаточно разумны, — заметила Тинси.
Виви, засмеявшись, вскочила и поцеловала подругу.
— Я так тебя люблю, Тинс!
— Поговори с Сиддой, — попросила Тинси.
— О нет! Нет, нет, нет. Не в моем стиле. Это моя ноша. Мои сундуки, — отказалась она и подошла к стеклянным дверям, словно высматривая Чака. — Я несу с собой все эти истории. На них мои личные ярлыки. А где наш милый официант? Неплохо бы пополнить иссякшие запасы.
— Всякая ноша, которую считаешь своей, детка, перестает быть таковой в ту минуту, когда сперматозоид ударяет в яйцеклетку.
Виви отвернулась и залюбовалась струйкой, бывшей из груди каменной русалки.
— Ты не скучаешь по ней? — неожиданно спросила Тинси.
— Ужасно скучаю. Все время о ней думаю.
— Но почему, спрашивается, не позвонишь ей? Не поговоришь? Не выслушаешь? Попытайся ответить на ее вопросы.
— Нет у меня никаких проклятых ответов, — буркнула Виви.
— В таком случае забудь ответы. Просто расскажи ей, что случилось. Попытайся уладить размолвку, — не унималась Тинси и, выудив из стакана подтаявший кубик льда, сунула в рот.
— Не смей грызть, Тинси! Зубы испортишь!
— Я грызу лед уже шестьдесят шесть лет и еще не потеряла ни одного зуба, чего не скажешь о многих моих знакомых, — объявила Тинси и, громко причмокнув, вызывающе воззрилась на Виви.
— Что теперь? Почему ты так смотришь?
— Учти, если не скажешь Сидде о больнице, которую никто не называл больницей, я сама скажу, — пригрозила Тинси. — В любом возрасте не слишком-то приятно потерять мать.
Виви вгляделась в Тинси, словно желая понять, не блефует ли она.
— Это не единственный раз, когда я покидала своих детей.
— Знаю, — мягко обронила Тинси. Виви на мгновение прикрыла глаза, прежде чем снова взглянуть на нее.