— Прекрати, Коннор.
— Нет, Сидда, не прекращу.
Сидда заставила себя изучить снимок. Присмотреться к блеску в их глазах, наклону голов, выражению лиц, отсутствию всяческого напряжения тел, расслабленным жестам. Позволила себе как бы войти в действие, оказаться соучастницей, пока не ощутила исходившую от них нервную энергию.
— Ну? Что видишь? — допрашивал Коннор. Сидда схватилась за край стола.
— Легкость. Легкость и непринужденность. В глубине глаз матери таится страдание, но атмосфера товарищества несомненна. Смех. Дружба. Искреннее веселье.
Коннор молчал.
— Но… — продолжала Сидда и тут же осеклась.
— Но?..
Сидда выпрямилась. Отошла от стола и направилась в кухню. Коннор успел поймать ее за руку и повторил вопрос:
— Но что?
— Она не знала, как любить меня, а я не знаю, как любить тебя.
— Нет, — возразил Коннор, прежде чем потянуть ее обратно к столу. — Все совсем не так.
Он снова показал на снимок.
— Взгляни на них как следует. Я видел этих женщин, Сидда. В семьдесят они по-прежнему полны прежней непринужденности и легкости. И они любят тебя. Хотят, чтобы ты была счастлива. Конечно, я еще не знаком с божественной Виви, но уверен, что и она чувствует то же самое. Разве их смех не играет роли? Разве их родство душ, смех и возможность не быть чертовски одинокой в этом мире ничего не значат? Разве ты не питала их дух вместе со всем остальным, что проникало через плаценту?
Сидда отвернулась. Но Коннор сжал ладонями ее лицо и заставил смотреть на себя.
— Сид, я не твоя мать. И не твой отец. И хочу взять тебя на радость и горе.
Сидда немного помолчала.
— Существует такая вещь, как аллигаторы, встающие кое у кого на пути.
Глаза Коннора повлажнели, а дыхание стало прерывистым.
— Я сильнее любого аллигатора. И умнее.
Сидда всхлипнула, сотрясаясь всем телом.
— Ты не можешь сделать это для меня, Коннор. Я…
— Я не хочу ничего делать для тебя, черт возьми!
Он резко отвернулся, как был, голый, шагнул к двери на веранду и остановился, переминаясь с ноги на ногу, почти как боксер. Сидда прислушалась к шлепанью босых ног по полу и на миг залюбовалась его стройным мускулистым сорокапятилетним телом, совершенно не ведающим стыда в своей сосредоточенности и решимости.
Он пронзил ее негодующим взглядом.
— Я не хочу ничего делать. Хочу любить тебя.
Она не нашлась с ответом.
— Слушай, я на пять лет старше тебя и никогда раньше не собирался жениться, уж ты поверь. Воображаешь, мне легко далось твое решение отложить свадьбу? Да с тех пор я болтаюсь на волоске над гребаной пропастью. Я не создан для чистилища, Сидда!
Он открыл дверь и ступил на веранду.
Жуткая строка из католического катехизиса билась в мозгу Сидды: «Чистилище — не ад. Но детские души тем не менее терпят там страдания, потому что им не дано видеть лица Господа».
В тот момент, когда она вышла на веранду, почти полную луну заволокло пухлыми кучевыми облаками. Сидда подошла к Коннору, стоявшему у перил, лицом к воде, и, уронив покрывало, прижалась животом к его спине.
— Не слишком ли я пытаюсь тебя запутать? — прошептала она. Коннор, не шевелясь, продолжал смотреть на озеро, на облака, стремительно закрывавшие луну и тут же пролетавшие мимо, снова открывая светило в его недосягаемой непорочности.
— Не слишком. Как раз в меру, — ответил он наконец, тщательно выбирая слова.
И тогда Сидда обняла его и крепко стиснула, вдыхая значение его слов. Они еще долго стояли так, пока Хьюэлин терпеливо сидела у их ног.
— По-моему, полуночное купание нам не повредит, — неожиданно предложила Сидда.
Они спустились по крутой лестнице на причал, где, обнаженные, скользнули в ледяную воду. Назад они плыли на спине, глядя на луну, сильно отталкиваясь ногами и посылая в воздух целые веера брызг.
А когда вернулись в домик, сна не было ни в одном глазу. Они принялись вытирать друг друга, и Коннор случайно заметил ключик, повешенный Сиддой на окно.
— А что открывает этот ключик? — заинтересовался он.
Сидда, обматывая голову полотенцем, подняла глаза, замерла и слегка подалась вперед, словно слыша далекий слабый зов. Словно очнувшись, она поднялась на цыпочки и сняла ключ. Едва заметная улыбка заиграла на ее лице, и она поспешно прикрыла рот рукой, как ребенок, только что обнаруживший спрятанное сокровище.
Наконец она восторженно рассмеялась.
— Коннор, как насчет бутылки шампанского, таинственным образом появившейся в моем холодильнике за последние двенадцать часов?