Хулио смеется:
— Не могу, вообще никак. А ты не боишься отстрелить себе яйца?
Эстебан усмехается:
— Кто не боится смерти, тот не боится отстрелить себе яйца. К тому же он не заряжен. Если бы я хотел делать пиф-паф, я пошел бы в армию. Для меня оружие — это символ статуса. — Он затягивается сигаретой и выпускает дым из уголка губ. Морщинки возле рта выдают его возраст — старше обычного для этой тусовки.
— В смысле — символ статуса? — не понимает Хулио.
— Видишь ли, у государства есть монополия на насилие. Которой оно милостиво поделилось с нами. Это знак доверия, того, что таким, как мы, дозволено участвовать в государственных делах. Но суть государства — это не власть ради власти или насилие ради насилия: всё это средства для достижения целей. Власть — это вроде репутации в гетто. Когда у тебя ее нет, тебе приходится доказывать свои права мордобоем, но когда она у тебя уже есть, тебе не пристало кидаться на людей с кулаками: все и так знают, что с тобой шутки плохи, — объясняет Эстебан.
— Ты что, за государство? — спрашивает Хулио.
— Ревностный и верноподданный слуга Отечества и убежденный сторонник экклезиастической системы. — Эстебан гордо выпрямляется и с пафосом смотрит вдаль, а потом снова поворачивается к Хулио. — Тебе что, кажется, что ты не нигилист? Или, может, тебе кажется, что наше дорогое правительство «чересчур нигилистично» или «недостаточно нигилистично?»
— Я вообще не думал, что это как-то относится к правительству. Мне казалось, весь смысл в том, что никакого смысла нет, а те, кто думает иначе, отсосут, — признается набриолиненный хулиган.
— Интуитивно это верно, и, в сущности, этого достаточно, но если ты думаешь так — ты действуешь на уровне инстинктов, как та тётка. Тётки, как правило, за государство, потому что тётки всегда за государство: они не умеют быть против. Они просто повторяют то, что им говорят, потому что не могут придумать ничего лучше. Шпана, в свою очередь, всегда была в контрах с властью, так что ей тоже трудно представить, что можно по-другому. Но на самом деле полезно понимать политику, чтобы идти в ногу со временем. Иначе сам рискуешь отсосать по полной. Что ты вообще знаешь о нигилизме?
— «Спешите видеть, как могучий нигилист встретится лицом к лицу со смертью…» — декламирует Хулио. — Вот, кое-что знаю.
— Но сам посмотреть так и не удосужился? — полунасмешливо, полувосхищенно говорит Эстебан. — Хулио, ты удивительное существо. На первый взгляд — лопух обыкновенный. Но если копнуть поглубже, становится ясно, что ты абсолютно безразличен ко всему, что предлагает тебе мир, кроме, пожалуй, разврата. Если поговорить с тобой подольше, можно услышать ярчайшие мысли; непонятно, рождены они развитыми аналитическими способностями или интуицией — но ты за них никогда не держишься. Стильная игра. Я бы так не смог.
Шаткой походкой двое пидров бредут по городским улицам. Повсюду бетон, трехсотлетние трех- и четырехэтажные бетонные дома с массивными арками. Улицы по-прежнему почти пусты: несколько солдат, пара конных повозок, да еще собаки. Пыльно, жарко. В одном окне курит сигару голый по пояс толстяк, сонно глядя из-под тяжелых век; из другого выглядывает любопытная старушка. Тут и там валяется мусор.
— Бетон, — объявляет Эстебан, делая широкий жест рукой.
— Бетон для обсосов, — критически замечает Хулио.
— Эй, бетон это круто. Если в него добавить разных камней и проволочных сеток, то разломать его можно только динамитом, — защищает Эстебан честь своего родного города Радьяль Абады.
— В Грааде, в Екокатаа, кислотные дожди съедают от двух до четырех сантиметров бетона за год. Там люди ходят в прорезиненных плащах и резиновых масках, а кто их не носит, те всё равно выглядят резиновыми — у них выпадают все волосы, а кожа делается как будто оплавленной. Сперва она просто краснеет и чешется, но от этого продается мазь вроде той, которой мажутся боксеры от синяков. Это из обращения Миро к народу — того, что о семи чудесах современного мира. Если покрыть бетон алюминием, он, наверное, прослужит дольше, но дешевле строить новые дома, — угрюмо говорит Хулио.
— Но это ведь куда больше, чем «Спешите видеть, как могучий нигилист»…