Хан и Йеспер волокут к такси Тереша, который то приходит в себя, то снова отключается. Его ботинки скребут по земле, его трясет. Голос Йеспера искажается, будто в кривом зеркале. Йеспер… Все-таки Йеспер — отличный парень.
— Тереш, Тереш! Не спи. Что нам с тобой делать?
— Он этого не делал. Это был не он.
— Окей, а с тобой нам что делать, отвезти в больницу? Тереш!
Голос Тереша еле слышен:
— Что теперь делать?
— Не знаю, ты скажи! Везти тебя в больницу, или отоспишься?
Тереш пытается встать на ноги.
— Нет, вы не поняли. Это тупик. Простите… Я не знаю, что делать дальше.
Хан придерживает голову Тереша, когда они вдвоем усаживают его в такси.
— Погоди, тигр. Сперва ты проспишься. Дальше буду действовать я. У меня есть план.
Тереш теряет сознание. Всё исчезает.
9. БОЖЕСТВЕННЫЙ И СТРАШНЫЙ АРОМАТ
Что за божественный и страшный, загадочный аромат витал тогда в воздухе? Меня зовут Амбро́зиус Сен-Миро́, суру говорят «Амброзиус Пю́хя-ми́ра», а граадцы называют меня Святами́ром. «Diduška?» — спрашивают они с распахнутыми от обожания глазами, но я отвечаю им: «Нет. Я вам не diduška». Я Амброзио Санта-Мира в Меске, Амвросиос Агиами́ра у кипаридов, я амброзия, святой мир. Ты избрал меня, наделил меня властью над твоей жизнью, твоими взглядами, шкафчиком, где ты хранишь свои мысли. Те, что будешь обдумывать перед сном и на следующее утро, у окна в общественном транспорте. Но то, что делаю я, больше не подлежит обсуждению, здесь не нужны аргументы, нет стороны, которую можно бы было принять. Время сомнений прошло.
Я могу явиться когда угодно, и мой приход знаменует смену эпох. Это огромное счастье — жить в одно время со мной. Я непогрешим, и ты теперь тоже. Твое решение может быть правильным или ошибочным. Мое решение — это то, чему суждено быть. Во времена, когда идея Бога еще казалась вам интересной, я был Пием Перикарна́сским; я был Э́рно Пастернаком, когда вы хотели, чтобы вас предали и принесли в жертву. Я заставлял вас петь мне пастернакалии. Славословия моей жестокости и моей бессмысленной войне. Потому что вы хотели меня ненавидеть. Я был Франконегро; вы были националистами, вы хотели мировой валюты с черными банкнотами и милитаризма. Вы хотели работать на заводах и служить Богу. И архитектуры в средневеково-индустриальном стиле, чтобы жить под бетонными сводами. Я был женщиной, Долорес Деи, когда вам казалось, что вам нужна мать, идеальная мать. У меня была красивая грудь, я была молода, и вы тоже, вы хотели влюбиться в меня, и я позволила вам это. Вы хотели гуманизма, новых надежд, заботы о ближнем. Я отдала вас в школу и научила языкам. Вы устали от меня, и я умерла. Вы захотели мир, в котором меня бы не было. И я стал для вас светочем Солой, равнодушной девочкой, которая сидела сложа руки и смотрела, как вы совершаете перевороты. «Ах так, ну тогда делайте что хотите, ошибайтесь и ничему не учитесь», — думала я.
Я был обывателем. Я путешествовал из страны в страну, посещал одну insel за другой и знакомил вас с моими идеями. И куда бы я ни пришел, я заражал вас упадничеством и нигилизмом. Я рассказывал по радио, что всё в мире неправильно и неважно, всё egal, pohui, какая разница? Президенты, короли, принцы и шейхи — все боялись меня и не хотели пускать меня в свои suzerainty. Меня не хотели видеть ни в издательствах, ни на киноэкранах, ни на ток-шоу. Но потом я начал раздавать автографы в книжных магазинах, и вот тогда они поняли! Я собирал толпы. Я выступал по радио, и рейтинги росли. Я был невероятно популярен. И я благодарю тебя за то, что ты сделал меня счастливым. Они пригласили меня к себе на ток-шоу, и я показал, на какие мысли способен человек. Смотри, как прав ты можешь быть. И как остроумен к тому же: слушая меня, ты смеялся не переставая. Ты позвал к радиоле всю семью, и вы все вместе услышали, какие вы на самом деле особенные: «Я тоже мог бы завести себе girlfriend-супермодель, — сказал я, — но я выбрал одиночество. Это было бы по-обывательски. Дорогая супермодель, я, конечно, мог бы провести с тобой ночь. Мы бы славно повеселились, ты бы вся онемела от кокаина, как подушка, а я бы спринцовкой заливал молоко тебе в зад и смотрел, как оно вытекает наружу. Конечно, я думал об этом. Однако это уже был бы не я. Это противоречило бы всему, во что я верю».
Но это просто шоу. Ты выбрал меня не за это. Я был единственным, кто спросил: что за божественный и страшный аромат витал тогда в воздухе? Я не настолько слаб и высокомерен, чтобы сказать тебе, что это было. Я не стану притворяться, будто знаю, что для тебя — ужас и красота. Это тайна твоего сердца. Но так и быть — я покажу тебе конец истории. Я разберу этот мир на части, слой за слоем. На сей раз это не пустые слова, не фигура речи: это realpolitik. Я пойду в атаку. На Ревашоль, на Граад, и дальше. Этому не будет конца. Я буду открывать фронт за фронтом. И когда все, кто не присоединился ко мне, будут мертвы, а Серость поглотит весь мир — милости прошу! Вот терминалы, где можно прекратить свою жизнь. Ты можешь уйти, когда и как захочешь, это не имеет значения. Я эвакуирую весь мир. Мы будем жить в прошлом. Ты снова окажешься там — у поликлиники, на скамейке в парке! Вы снова вместе, стоите у парадной и разговариваете, и снова идет дождь. Вот твои друзья идут через площадь в заснеженном городе, и у них так же подняты воротники. Всё, что осталось от этого мира — воспоминания, энтропонетическая катастрофа.