Над зоной энтрокатастрофы Лемминкяйсе метет снег. Темные горные хребты пронзают горизонт заснеженными вершинами, скалят зубы, точно Продавец линолеума. На дне долины раскинулись поляны и еловые леса, а по серпантину на склоне горы со скоростью сто пятьдесят километров в час несется черная мотокарета.
«Чёрт, страшно-то как!» — кричит Хан. Тереш кивает; прохладный воздух салона наполняют мазутные пары — кислый химический запах. Агент смотрит в окно: в снегопаде проносятся мимо столбы ограждения, а внизу в долине виден белый лесной массив с чернеющими прогалинами. Хан перескакивает с места рядом с Терешем на противоположное сиденье. Он вытряхивает из бутылки на язык последнюю каплю ароматизированного ягодного вина. Машина поворачивает, и — бряк! — Хана кидает об стенку салона. «Кончилось», — показывает он Терешу пустую бутылку. Но тут же у Хана в руке появляется новое ягодное. Крышка с хрустом откручивается, «сахар: 25 %» скрипит на зубах. Далеко на другой стороне долины, на противоположном склоне, в темноте мерцают огни. Все остальные машины по-прежнему едут им навстречу, от места энтропонетической катастрофы — так же, как и вечером среды. Тогда Хан и агент Мачеек выехали из Ваасы с сумасшедшим мотогонщиком Кенни — просто Кенни: «Как тебя зовут?» — «Kenni». — «Кенни, а дальше как?» — «Väin Kenni»*.
— Kato, entroponeettisen romahduksen vyöhyke! Ei voi olla, kuusetkin rupee taivaaseen ajautumaan, saa-ta-na, ihan kuin ne sanoi, se kyllä täytyy nähdä! Ja talot myös!** — кричит Кенни с водительского места сквозь рев двигателя.
— Всё хорошо? — кричит Хан в ответ. Его, в отличие от Тереша, всё еще слегка тревожит, что машину трясет, а стрелка спидометра, тускло светящегося желтым в сумраке кабины, подползает к ста семидесяти.
— Hienosti menee, ihan hienosti, en huolehdi ollenkaan!***
— А дорога, что с дорогой?
— Että mikä, tiekö? Ei, hyvin on, en huolehdi ollenkaan.**** — Кенни не хочет huolehdi. Кенни хочет ароматизированного ягодного вина, а когда Хан замечает, что Кенни, наверное, не стоит пить, раз он ведет машину, Кенни говорит ему: — Äla huolehdi, окей? Mä oon puolet tiet juonu jo, muuten mä nukahtaisin. Se auttaa mua keskittymään, kato!*****
Дорога вьется всё выше по склону холма, среди елей. Чтобы не вылететь с нее, Кенни пускает машину в дрифт на поворотах. Хан начинает чувствовать себя более-менее безопасно, только когда мотокарета сворачивает с серпантина и ныряет вглубь леса. Под колесными цепями шуршит снег, двигатель рокочет, стекла в окнах стали круглыми от снега, налипшего в углах. За иллюминаторами проносится неровная черная стена леса. Внезапно Кенни прижимает машину к левой обочине, и Хана отбрасывает на прежнее место. Карета пролетает мимо выкрашенного в красный фургона «Граад Телеком». Съемочная группа информационного агентства машет Хану в свои снежные иллюминаторы, Хан машет в ответ.
Последние два дня он только и делал, что пил с Терешем в такси: шофер отказывается останавливаться без необходимости, Кенни хочет побить рекорд. У него на руке секундомер. И всё это время они видели, как все другие машины едут в противоположном направлении. В двухстах километрах от Ваасы их карета проехала мимо огромной пробки на встречной полосе. Население окраин едет в города, к родственникам. Из трескотни радио стало понятно, что такая паника царит повсюду в Катле. В Арде все на всякий случай съезжаются в Норрчёпинг, где есть магнитовокзал. И в Елинке, рядом с разрушенным Северным перешейком, билеты тоже распроданы на два месяца вперед. Или так, или никак — если не хочешь идти пешком через Полярное плато.
Равнины в боковом окне постепенно сменились холмами, на горизонте заскользили в тумане китовые спины с еловыми лесами на горбах. Поздно ночью мотодорога вышла на магистраль, но поток машин на встречной полосе не поредел — только дорога спустилась с эстакады и пошла среди полей, и снега стало больше: поля вокруг были уже совсем белыми. Хан крепко уснул, прислонившись головой к боковому окну, а перед их каретой с одной стороны сияло в темноте алмазное море фар, а с другой — лежало зловеще пустое шоссе.
Одинокая пара красных задних фонарей быстро скользила вперед, к Лемминкяйсе. В эту сторону ехали только армейские мотоколонны и машины иностранных новостных агентств с радиоантеннами на крышах. Когда Хан открыл глаза, было уже утро, и за стеклом проплывала опустевшая деревня суру. От столба к столбу волнами тянулись электропровода, а под ними по пустой улице ехала на велосипеде деревенская девушка. На ней были куртка и длинная юбка. Девушка смотрела Хану прямо в глаза, катафоты на спицах колес отражали свет. Вааса осталась в тысяче пятистах километрах позади, и еще тысячу пятьсот предстояло проехать. Кенни ехал тихо, и в салоне было слышно, как ломается под колесами лед на лужах. Девушка помахала рукой и свернула на объездную дорогу на краю села. Сумрак под деревьями поглотил ее; только задний фонарь велосипеда вспыхивал в ритме динамо-машины. В лесу, в коридоре из деревьев, уже падал снег. И они поехали дальше — Инаят Хан с Терешем Мачееком и самый чокнутый парень в таксопарке Кенни, просто Кенни. Несколько часов друзья сидели молча и просто смотрели, как в сумерках движется мимо Су́румаа. Вдалеке мерцали холодные звезды уличных фонарей, на крышах домов лежал растрескавшийся этернит. Чем ближе к вечеру, тем гуще становился снег. На горизонте показались темные зубцы гор, деревни попадались всё реже и реже, и Тереш предложил открыть еще бутылку ароматизированного ягодного вина.