— Ты хотел сказать, в богемно-буржуазный?
Тикает таксометр, в салоне тепло и темно. Йеспер пропускает шутку Тереша мимо ушей.
— Давай рассказывай, что там у тебя, — неожиданно прерывает Хан разговор о развитии города и воссоединении класса.
— Мне нужен проектор. Это кинопленка, я всё расскажу в «Кино».
— Тогда покажи резинку.
— Да, Йеспер, не томи, покажи резинку, покажи резиночку, — присоединяется к уговорам Тереш.
— Пожалуйста, только не начинайте снова. Я ее с собой не ношу, и вообще выбросил. У меня был очень странный период в жизни…
На лице у Хана появляется лукавая улыбка:
— Да ладно, Йеспер, не жмись!
— Да, не будь жадиной, поделись с одноклассниками!
Йеспер отворачивается к окну:
— Нет.
Минута проходит в молчании. Шорох колес по дороге, щелчок поворотника. Хан и Тереш с ухмылкой смотрят друг на друга, пока Йеспер с деланным безразличием глядит в окно. Лишь через некоторое время он снисходит до того, чтобы продолжить разговор.
— Так что ты сказал Ферсену? Что ты детектив?
— Резинка, Йеспер, резинка! Показывай!
Дизайнер покорно сует руку за пазуху полупальто Perseus Black и достает футляр для кольца.
Раньше было так хорошо, а теперь так грустно. Когда они с молодой фотохудожницей, женой проектировщика жилья, стояли у окна и разговаривали о фанк! — эстетике и футуризме, казалось, что теперь только так и будет, и так, как прежде, уже не станет никогда. Но прямо сейчас кошачий голосок из монолитных колонок в десятитысячный раз повторяет: «люблю… люблю… люблю…». Сырой, холодный утренний туман ложится на папоротники за окном. Это уже совсем не то. Это больше не про Йеспера. Просто какая-то певичка в какой-то там студии. Наверное, надо догнаться. Догонялся только что, лучше не стало. Наверное, надо еще.
Через минуту двадцатишестилетняя, только что попавшая в высшую лигу версия Йеспера де ла Гарди стоит посреди комнаты в молочно-сером свете. Рубашка кофейного цвета расстегнута, ноздри красные, а губы сердито поджаты.
— Так. Вечеринка окончена. По домам.
Его никто не слышит, Факкенгафф играет слишком громко. Внезапно наступает тишина. Головы поворачиваются. Рядом с магнитолой Стерео-8 возвышается вертикальный столб света и давит пальцем на кнопку СТОП.
— Вечеринка окончена. Пошли вон, ублюдки.
Пока они смущенно собираются, ищут одежду и сумки, Йеспер наблюдает за ними остекленевшими глазами, с гротескно искривленным в презрительной гримасе ртом. Когда соратник по кокаиновым прозрениям похлопывает его по плечу, Йеспер бросает на него взгляд, полный столь бездонной ненависти, что их отношения рушатся навеки.
Фотохудожница, жена проектировщика жилья, немного отстает от компании и возвращается под бетонную крышу куба. «Анклет оставила!» — лжет она.
Ее длинные ноги в босоножках, с серебряной цепочкой на щиколотке, обрамляют следующую мрачную картину. Йеспер сидит в углу кухни среди растерзанных мешков для сортировки мусора. Окруженный яблочными огрызками, бутылками из-под воды и бумажными пакетами из-под пасты ручной лепки, он смотрит в доброе лицо жены проектировщика. В его глазах сентябрьский туман и морские брызги; ему ничего от нее не нужно. Сочувствие? Спасибо, обойдусь. Шумит на ветру тростник, под бледным небом выстроились в ряд силуэты пляжных кабинок. Четыре девочки бегут по песку и растворяются в воздухе.
В правой руке дизайнер сжимает нежно-розовую резинку для волос.
Хан поднимает глаза на Йеспера, всё еще держа футляр для кольца возле носа. Его брови озабоченно нахмурены. Машина останавливается — резко, с рывком. Таксист оглядывается на пассажиров, но тут же отворачивается, увидев выражения их лиц.
— Запах исчез, — говорит Хан.
— Я знаю.
— Всё это очень странно.
— Знаю.
3. АННУЛЯТЫ
Романгородская конференция выделяет десять типов пропавших без вести. Девятый из них, «аннуляты», полностью противоречит Международной декларации прав человека. Аннуляция — это когда государственные силовые ведомства ликвидируют не только человека, но и все документальные свидетельства его существования. Это особая разновидность политического устранения — проклятие забвения, с разной степенью успеха наложенное на ряд исторических деятелей. В случае государства Меск, например, можно статистически установить потерю целых десяти процентов всего культурно-исторического наследия.