Смелая в своём зачатке гипотеза быстро нашла поддержку и распространилась по рядам отверженных. Было это приблизительно через полгода после конца судного дня. Города обезлюдели, а дикие звери, осмелевшие от безнаказанности, подчистили незахороненные тела и прочно обосновались в каменных джунглях на правах полноправных хозяев. На замену разрозненным группам и одиночкам пришли первые человеческие сообщества и коммуны на руинах старого мира, которые пережили утраты и готовы были двигаться дальше.
Они приняли новый порядок вещей и божественную природу апокалипсиса. Её стали именовать "Божественным императивом". Цепочка размышлений теологов нового мира была такой же простой, какой была всегда перед генезисом нового духовного учения. Случайности не случайны, особенно такого масштаба. Если человечество постигла такая жестокая кара, значит определённо на то у Бога были свои веские причины. Выходит, не выдержали люди проверки и были уничтожены за грехи свои и неверие в истину. И с этим нужно было что-то делать, пока остался хоть кто-то способный действовать.
Под этим лозунгом радикализация новообразованных сообществ просочилась сначала в отдельные секты, а после и в более крупные общины. Божественный Императив, ставший суровым палачом, был возведён в культ нового закона и порядка, который выжившим только предстояло разгадать и познать.
Но все понимали волю императива по своему. Самые недолговечные общины ставили в центр своей идеологии стремление к смерти и боли, как постулат Божественного императива в момент его явления. Они практиковали пытки и ритуальные жертвоприношения, полагая, что сие было явлено как благо и путь к спасению. Культы самоубийц множились, но быстро угасали со смертью своих последних адептов. Их не заботило ничего кроме личного, индивидуального спасения.
Иные обратились к познанию божественного закона, за несоблюдение которого был уничтожен род человеческий. Они искали закономерности в своих жизнях, выводили новый уклад, который должен был лечь в основу нового общества согласно воле Божественного Императива. В таких общинах люди считали себя последними праведниками и облачали поступки в строгие нормы за несоблюдение которых без пощады карали.
Были и те, кто на фоне общей паники взял главенство над уцелевшими в свои руки. Самозванные пророки и жрецы множились и соревновались в харизме и убедительности. Легковерная паства шла за ними по пятам и выполняла все приказания, даже самые абсурдные. Проводники воли Божественного Императива были либо лживыми манипуляторами, либо честными сумасшедшими. Разношёрстность культов того или иного пророка, со своим мировоззрением и идеологией была огромна. От боестолкновений на почве веры людей спасала только разрозненность общин по планете. На сотни и даже тысячи миль они были удалены друг от друга, поэтому отряды фанатиков не пересекались.
Но если такое и случалось, кровопролитие было практически неизбежным. Противоречия религиозных догм издревле считались достаточным основанием для смертоубийства, даже среди самых миролюбивых духовных учений. Люди по-прежнему ценили свои жизни не больше, чем во времена, когда их было несколько миллиардов. Даже перед угрозой неминуемого вымирания они абсолютно не изменились.
Но сам мир изменился. Он изменился глубже, чем было заметно с первого взгляда и далеко не всем эти изменения были очевидны. Первые зачатки воли Божественного императива происходили на молекулярном уровне. На уровне химических элементов и их взаимодействия. Например, видоизменился процесс коррозии, захвативший миллионы тонн металла, на которых некогда стояла человеческая цивилизация. До последнего коррозия оставалась привычным и понятным явлением, но вскоре её подмена стала очевидна по одному только отличительному признаку. По цвету.
Привычный цвет ржавчины как будто бы стал тускнеть и с грязно-рыжеватого обратился в бледно пастельный оттенок. Шли недели и его окрас стремительно менялся, пока не остановился на кислотно-розоватом. Изменилась и текстура коррозийных струпьев при контакте обращающимися хрупкими и рассыпчатыми розовыми песчинками. Они осыпались с крыш домов и с кузовов машин, погребая их под своими дюнами.
Инфраструктура некогда подпитываемая мощью электричества и топлива остановила своё сердцебиение, чтобы медленно деградировать до полной неработоспособности. Металл подверженный розовеющим прожилкам становился хрупким, отчего многие здания рухнули за считанные месяцы, а железнодорожные полотна превратились в изъеденные дождём стальные бруски.