— Милый, ты ничего не добьешься, вновь и вновь задавая один и тот же вопрос разным людям. Это никуда тебя не приведет. Неужели не ясно: все они боялись тебе о ней сказать, с одной стороны, потому что знали, как ты любишь Мессалину и как доверяешь ей, с другой, и это главное, потому что ты — император. Тебе не повезло, но и сам ты вел себя очень глупо, и сейчас нужно сделать все, чтобы исправить положение. Если ты не начнешь немедленно действовать, ты всем нам подпишешь смертный приговор. Дорога каждая минута. Тебе надо не мешкая отправиться в лагерь гвардейцев и отдаться под защиту всех верных полков, которые там есть; не думаю, что они покинут тебя ради Мессалины и Силия. Может быть, найдется один-два полковника или капитана, которых они подкупили, но рядовые преданы тебе. Сразу же пошли в Рим верховых гонцов, пусть объявят повсюду, что ты возвращаешься в город, чтобы отомстить Силию и своей жене. Отправь ордера на арест всех, кто был на свадьбе. Возможно, этого хватит, чтобы подавить бунт в зародыше. Все они будут слишком пьяны, чтобы сделать что-нибудь опасное. Но не теряй времени.
— Да, — сказал я, — не буду.
Я снова позвал Нарцисса.
— Ты доверяешь Гете?
— Честно говоря, цезарь, не очень.
— А тем двум ротным, что пришли с ним?
— Им — да, но они глупы.
— Криспин отдыхает в Байях, кого же поставить командующим гвардией, если Гете нельзя доверять?
— Если бы Кальпурния была мужчиной, я бы сказал: Кальпурнию. Но, поскольку она женщина, что ж, на безрыбье и рак рыба: придется поставить меня. Спору нет, я всего лишь вольноотпущенник, но гвардейские офицеры знают и любят меня, и командовать я буду только один-единственный день.
— Прекрасно, Нарцисс, мой однодневный генерал. Скажи Гете, что доктора велели ему лежать в постели до завтрашнего дня. Дай мне перо и пергамент. Подожди. Какое сегодня число? Пятое сентября? Вот твои полномочия. Покажи их ротным и отправь их с солдатами в Рим арестовать всех, кто был на свадьбе. Но предупреди: никакого физического насилия, разве что при самозащите. Сообщи гвардейцам, что я уже в пути и что их верность, в которой я не сомневаюсь, не останется без награды.
От Остии до Рима восемнадцать миль, но гвардейцы преодолели это расстояние за полтора часа, воспользовавшись быстроходными двуколками. Оказалось, что, когда они прибыли, гости уже стали расходиться. Причиной тому был всадник по имени Веттий Валент, бывший любовник Мессалины (пока не появился на сцене Силий), до сих пор пользующийся ее благосклонностью. Пирушка достигла той стадии, когда винные пары начинают постепенно рассеиваться и, как это обычно бывает, хмельное веселье понемногу уступает место усталости и смущению. Сейчас все глаза были устремлены на Веттия Валента: он обнимал ствол огромного вечнозеленого дуба, растущего возле дома, и разговаривал с воображаемой дриадой внутри. Дриада, по-видимому, влюбилась в него и шепотом, не слышным никому, кроме Веттия, приглашала его на свидание на верхушке дуба. Хоть и не сразу, он согласился присоединиться к ней и заставил приятелей построить живую пирамиду, чтобы он смог добраться до первой большой ветви. Два раза пирамида разваливалась под аккомпанемент визга и хохота, но Веттий не отступал и при третьей попытке сел на ветку верхом. Отсюда он принялся невзирая на опасность медленно подниматься к верхушке, пока, достигнув ее, не скрылся в густой листве. Все стояли, задрав головы, гадая, что теперь произойдет. Любопытство разгоралось все сильней, так как Веттий был известный шутник. Скоро сверху послышались страстные вздохи и стоны дриады и собственные его смачные поцелуи. Затем наступила тишина; зрители принялись взывать;
— Веттий, Веттий, что ты там делаешь?
— Рассматриваю наш мир. Отсюда так хорошо все видно. Дриада сидит у меня на коленях и показывает мне интересные места, поэтому не мешайте нам. Да, конечно, это здание сената, я и сам это знаю, глупышка! А это Колчестер! Быть не может, ты ошибаешься. Разве с этого дерева виден Колчестер? Ты хочешь сказать: лагерь гвардейцев. Да нет, клянусь небом, это действительно Колчестер. Вот название, написанное на доске для объявлений, а вот синелицые британцы, бродящие вокруг. Но что это? Что они делают? Нет, я не верю своим глазам. Что?! Поклоняются Богу Клавдию?
А затем, имитируя мой голос:
— «Почему, однако, я хочу знать почему? Больше некому поклоняться? Может быть, другие боги отказались пересечь пролив? Я их не виню. Меня самого чуть не вывернуло наизнанку, когда я его пересекал».