Процесс этот был далеко не скор и не так прямолинеен, как может показаться. Достаточно вспомнить, что на Никейском Соборе 325 г. (I Вселенский) папа по старости не присутствовал, а его легаты ничем не выделялись из общей массы епископов, на фоне которых блистал св. Афанасий Великий, тогда еще диакон Александрийской церкви. На II Вселенский Собор (380—381) папа вообще не был приглашен императором св. Феодосием I Старшим (379—395), не видевшим в этом острой необходимости.
Но если бы Римский архиерей к тому времени уже имел устойчивый и безусловный статус, то такого бы, очевидно, не случилось, даже при условии того, что этот Собор был занят исключительно проблемами церковного устроения Востока. Ведь спустя некоторое время папы уже не уклонялись от решения вопросов, касавшихся восточных кафедр. И впоследствии обмен мнениями и даже прямые запросы иных патриархов и императоров в адрес пап по догматическим темам стали уже обычным явлением, в немалой степени влиявшим на результат дискуссий.
Тем не менее повторимся – взгляд на Римскую церковь как первенствующую вначале над другими Поместными церквами, а затем и над всей Вселенской Церковью, сформировался у самих Римских епископов и латинян очень рано. Сразу же оговоримся от возможного и зачастую навязываемого поверхностного и прямолинейного в литературе мнения, согласно которому «римская практика» изначально была неверна, ошибочна и т.п.; а папы, реализуя свои замыслы, выделялись на общем фоне чуждых какихлибо административноцерковных амбиций епископов других кафедр. Этот путь «объективного вменения» способен привести только к признанию всех латинян схизматиками «по природе». Отметим, что некогда также категорично, зеркально отображая этот принцип на Восток, папа Геласий заявил, что в «доме греков одни еретики». Впоследствии из той фразы произросло целое учение, довлеющее на Западе, очевидно, несовместимое с буквой и духом Православия[293].
Конечно, «в доме латинян» были далеко не одни еретики. Оценивая деятельность Римской церкви, Н.С. Суворов справедливо писал: «Поистине, непостижим был бы для науки, превышал бы всякое человеческое разумение этот институт (папство. – А.В.) – почти ровесник христианства, если бы в основе его не лежало ничего, кроме обмана»[294].
Наверное, можно было бы вторгнуться в область национальной психологии и, совместив итоги такого исследования с результатами изучения исторических фактов, с высокой долей вероятности раскрыть иные мотивы вселенского господства жителей Рима, столь характерные для них; но эта задача и не стоит перед нами. Мы лишь попытаемся проследить, как формировалась «римская идея» и как эти попытки отразились на характере межцерковных и церковнополитических отношений.
Так или иначе, но уже в I в. св. Климент, ученик св. апостола Петра, в своем послании к Коринфской церкви решительным тоном требовал повиновения Риму как высшему арбитру в разбираемом споре: «Если ктонибудь из вас не будет повиноваться тому, что Иисус сказал через Нас, пусть знает, что он совершает большой грех и подвергает себя страшной гибели»[295].
Во II в. апостолик не желает, чтобы в какойлибо другой Поместной церкви существовала практика, отличная от практики Римской церкви. В III в. папа допускает уже властное вмешательство в дела других церквей. В IV в. «попечение обо всех церквах» становится обычным термином на официальном языке Римской церкви, и в связи с этим появляется требование о признании за папой высшей судебной власти во Вселенской Церкви[296]. На Римском соборе 340 г., защитившем св. Афанасия Великого от нападок и обвинений евсевиан, папа Юлий I (337—352) публично заявил о вероучительном первенстве Римских первосвященников: «Всех этих соблазнительных явлений и не было бы вовсе, если бы вы держались старого обычая (какого? – А.В.) – сначала обращаться к нам, а затем уж и делать постановления»[297]. Папа сказал правду, но не всю правду – мнение Рима действительно нередко ставило точки над и, но это не значит, что только он подытоживал споры.
Конечно, папе Юлию и его преемникам не могли не польстить определения Сардикийского собора (ныне г. София в Болгарии) 343 г., собранного в период ожесточенных арианских споров, отцы которого почтили его как верного никейца. Это было тем более приятно, что фактически председательствовал и задавал тон на соборе знаменитый епископ св. Осий Кордубский (около 258—358) из Испании, который ранее совместно с императором св. и равноапостольным Константином Великим (306—337) формулировал православный Символ Веры на Первом Вселенском Соборе (Никея, 325 г.).
294
295