СОЛУС видел, как ланс-батареи подмигнули ему слепыми дулами, когда корабль разворачивался вперед, чтоб открыть огонь по судну Мефистона.
— Они… они не стреляли по нам… — прошептал он, едва способный поверить в то, что видел.
— Сигнатура нападающего подтверждена, — механически тарабанил сервитор из ямы обнаружения, — судно — боевой крейсер «Мизерикордия», линейный корабль на службе легиона Несущих Слово и Губительных Сил.
— Проклятье Вандира! — Выплюнул Солус. — Что это за сумасшествие?
Разум Кровавого Ангела анализировал вероятности — мог ли корабль Хаоса быть своего рода союзником лорда Смерти? Мог ли он поверить в то, что Мефистон или даже сам Данте вели переговоры с отребьем Мальстрема?
— Статус «Мизерикордии», — потребовал Идеон, — они целятся в нас?
— Никак нет, — пришел ответ, — все орудия корабля наводяться на «Европу»!
— Третья сила?
Он моргнул Солусу, в искусственном голосе Идеона слышалось веселье.
— Неожиданная удача! Рука Сангвиния защищает нас…
— Но мы не можем просто игнорировать линейный корабль хаоса! — Вскрикнул Солус. — Это наш долг…
— Ты смеешь говорить со мной о долге? — Рявкнул Идеон, его голос прогремел над кельями мостика подобно грому.
— Со мной, кто служил ордену двести лет, не вставая с этого самого трона? — С низким рокотом падали слова капитана. — Знай, мой заблудший боевой брат, когда судьба сдает тебе карту-таро — руку с клинками, используй ее. Ты знаешь клятву, которую мы принесли.
Солус механически и на автомате повторил литанию.
— За корабль, орден, примарха и Императора.
— Да, и когда «Мизерикордия» враг Императора, «Европа» враг нашему примарху и нашему ордену. И истребление Мефистона первоочередная задача.
В ответ на ментальную команду, пикт-экраны станции Солуса моргнули, выводя изображения битвы на Сабиене со сканеров дальнего действия.
— Тебе нужно только взглянуть на разворачивающуюся под нами битву, чтоб узнать правду.
— «Мизерикордия» открыла огонь, — сказал сервитор контроля, — пустотные щиты «Европы» держаться.
— Давайте покажем этим совращенным глупцам как это делается, а? — Сказал Идеон. — По моему приказу, навести орудия на «Европу» и открыть огонь.
Солус смутился.
— Ты понял мой приказ, Солус?
В голосе капитана отчетливо слышалось острое как лезвие предостережение.
— Открыть огонь, — потухшим и лишенным тонов голосом сказал Солус.
ПЛОЩАДЬ была адским котлом, когда посреди щебенки и камней столкнулись силуэты в оттенках красного. Тысячная армия илотов Аркио в своих терракотовых робах и преданные космодесантники, которые дрались вместе с ними, налетели на Кровавых Ангелов Мефистона, и все вместе они стреляли и рубили Несущих Слово, роившихся на разбитой арене. Там не было плана битвы, не было точной тактики, чтоб окружить и сразить врага — вместо этого, каждая сторона была втянута в ужасно изнуряющую рукопашную схватку. Площадь наполнилась выстрелами и криками, когда люди и предатели сошлись вместе чтоб убивать или быть убитыми.
В гуще боя Рафен был водоворотом разрушения, силовой меч раскалился в его руке, когда он разрубал на части фанатиков и вскрывал десантников Хаоса. В равной мере, темное очарование битвы было возбуждающим и отталкивающим, обжигающий поток адреналина с призрачной нежностью захлестнул его. Неистовая битва уже захватила треснутые и разрушенные стены площади и окружающие улицы. Некоторые воины Мефистона — ветераны-штурмовики, в своих характерных шлемах желтого цвета солнечных лучей — взлетели на своих прыжковых ранцах. У них было плазменное вооружение и огнеметы, они выискивали ракетчиков, все еще прятавшихся в руинах и окунали их в жидкое пламя. Ветер разносил запах жареного мяса и, похожий на хруст костей, треск сверхперегретого керамита.
Кинжалы и рабочий инструмент, превращенный в дубины, шумно застучали по силовой броне Рафена, когда группа воинов Аркио попыталась окружить его и повалить на землю. От их идиотизма Рафен грубо рассмеялся; он испытывал к этим глупцам жалость, они охотно верили фонтанирующему догмами Сахиилу. Быстрыми и экономичными движениями, он использовал каждую часть силового меча, чтоб разделаться с ними, ломая черепа тупым концом меча и эфесом, раскалывая туловища острой кромкой, разбивая грудные клетки шипастой гардой. Если эти имбецилы хотели умереть во имя их фальшивой мессии, тогда Рафен более чем охотно поможет им в этом.
Схватка то нарастала, то убывала, двигаясь подобно приливам океана. Топким болотом налетали на него фигуры, пресс из стали и плоти заставлял Рафена пошатываться. Где-то в гуще боя он потерял свой шлем. Несколько раз он был вынужден останавливаться и искать направление, и несколько раз он едва уводил смертельный удар от десантников из отряда Мефистона. Рафен уже удостоверился, что не допустит такую же ошибку, выжигая эмблему копья и ореола со своего наплечника отброшенным ручным огнеметом. Грязный, черный шрам от ожога на его боевой броне парадоксально заставил его почувствовать себя чище, как будто прикосновение горящего прометия выжгло порчу и развращенность Штеля.
С глухим звуком, ботинок Рафена звякнул обо что-то, и это привлекло его внимание. Там, у его ног, где пролитая кровь и серый дождь превратили сухую кирпичную пыль в дегтеобразную субстанцию, лежало тело в белом и красном керамите. Труп был втоптан в грязь, искореженный и разломанный паническим бегством илотов, но Рафен мгновенно его узнал.
— Сахиил…
Пока сражение кочевало туда-сюда, мертвый жрец оставался там, где упал, безукоризненная и безупречная броня, которую он когда-то носил, теперь была испачкана кровавыми отпечатками ног и измазана запекшейся кровью. Открытые глаза апотекария слепо уставились на шипящий ливень. Рафен никогда не чувствовал к этому высокомерному противнику ничего кроме неприязни, но сейчас, когда он смотрел на застывшее на мертвом лице воина выражение ужаса и отчаянья, он чувствовал к жрецу только жалость. Однако Сахиил невольно поставил свою собственную славу превыше преданности ордену и здесь, в этом грязном месиве, он полностью отплатил за свою лживость.
Рафен отмахнулся от еще одного атакующего ударом затыльника болтера и остановился, чтоб перезарядить. Одновременно он осмотрелся, найдя свое местоположение по актиническому сиянию голубого ментального пламени вокруг лорда Смерть. Дождевая вода, испаряясь, превращалась в белый пар, окутывая Библиария. Пока Рафен смотрел, эфирное свечение, которое окружало Мефистона, собралось вокруг нависающих дуг его психического капюшона, свертываясь в хлысты энергии, которые обжигали взгляд. Двойные рогатые черепа на кончиках его проводников из призрачного, пси-проводящего металла едва контролировали эту мощь, и библиарий раздулся внутри кроваво-красных доспехов, втягивая в себя смертельную силу.
Появились цвета и оттенки, которым не место в мире живых, сам воздух мерцал и искажался подобно призрачным линзам. Рафен видел цель Мефистона — отделение разорителей Несущих Слово, ощетинивающееся тяжелым оружием. Повелитель смерти развернул к ним голову и его глаза вспыхнули. На поле боя Рафен видел других псайкеров Кровавых Ангелов, применяющих свою способность, называемую «Ускорение», накидку из энергии, которая могла превратить человека в разрушительное торнадо, но Мефистон был мастером другой псионической силы, которая затмевала таланты библиариев и кодициев, которые служили под его началом. Мощь «Сокрушения» была освобождена, пламя безумной формы, вырезанное из жидкого света, развернулось каплей чистого и незамутненного уничтожения. Колдовской огонь охватил разорителей и поджег их; ранцы с боеприпасами детонировали и раскололи броню. Рафен инстинктивно присоединился к радостным крикам одобрения от Кровавых Ангелов Мефистона. Он пробрался вперед, чтоб встретиться с псайкером-командующим, салютуя силовым мечом, когда старший библиарий увидел его.
— Мой Лорд!
— Рафен, — прорычал Мефистон, — ты все еще жив, как и твой заблудший брат.
— Фанатики отрезали меня от него, до того как я смог… — начал Рафен, но остальные его слова утонули в реве потрепанных воинов Аркио. Армия рабов, руководимая какими-то выкриками из-за спин, рванула вперед. Рафен услышал разносимый ветром голос Штеля, но затем его внимание привлекли воины, прорывающиеся к нему. Почти в упор он открыл огонь из болт-пистолета, взрывая головы, как перезревшие фрукты, проделывая дыры в накрытых накидками телах размером с его бронированный кулак.