Вельможа Интеф повел нас к беседке в центре сада. Там, под соломенной крышей, прохладный ветер с реки смягчал жару. Скрестив ноги, он уселся на каменном полу перед маленьким столиком со свитками государственных законов, а я занял свое обычное место за его спиной. Началась каждодневная работа.
Дважды на протяжении заседания вельможа едва заметно склонялся ко мне. Он не поворачивал головы и не произносил ни слова, но я понимал, что он просит моего совета. Едва шевеля губами, я говорил почти неслышным шепотом, и немногие замечали, как мы обмениваемся мнениями.
В первый раз я прошептал: «Он лжет», а во второй: «Ретик больше подходит для этой должности. И он предложил пожертвовать пять золотых колец в личную казну моего господина». Ретик и мне обещал золотое кольцо, если получит этот пост, хотя об этом я не упомянул.
В полдень вельможа отпустил сановников и просителей приказал принести обед. В первый раз за это время мы остались с ним наедине, если не считать Расфера, который был одновременно начальником дворцовой стражи и палачом. Теперь он встал у ворот сада, чтобы видеть, что происходит в беседке, но не слышать слов.
Вельможа жестом подозвал меня к себе и предложил попробовать нежные сласти и плоды, разложенные перед ним. Пока мы оба ждали, не почувствую ли я действия яда, подробно обсудили утреннюю аудиенцию.
Затем он расспросил меня о походе в лагуну Хапи и большой охоте на гиппопотамов. Я описал ему охоту и назвал примерные размеры прибыли, которую он получит от продажи мяса, шкур и зубов речных коров. Я чуть преувеличил ее размеры, и он улыбнулся. Улыбка его была искренней и чарующей. Кому довелось увидеть эту улыбку, тот понимал, почему вельможа Интеф так легко водит людей за нос. Даже меня эта улыбка успокоила, хотя мне следовало бы знать ей цену.
Когда он откусил от сочного куска холодного филе гиппопотама, я перевел дыхание и начал свою речь.
— Я должен сообщить моему господину, что разрешил его дочери сопровождать меня на охоту. — Он уже все знал и ждал, попытаюсь ли я скрыть это от него. Я видел это по глазам.
— Тебе не пришло в голову, что на это нужно получить мое разрешение? — мягко спросил он. Я отвел глаза и начал сосредоточенно очищать для него виноградину, а потом ответил:
— Лостра попросила меня об этом перед самым отплытием. Как вы знаете, богиня Хапи — ее покровительница, и вашей дочери хотелось поклониться богине и принести ей жертву в храме лагуны.
— Однако ты не спросил моего разрешения? — повторил он, и я протянул ему виноградину. Он раздвинул губы и разрешил мне положить ее себе в рот. Это могло означать только одно: он еще благосклонен ко мне и еще не знает всей правды о Тане и Лостре.
— Мой господин держал совет с номархом Асуана. Я бы не посмел беспокоить его. Кроме того, я не видел в этом особого вреда. Как мне показалось, моего господина не стоит беспокоить ради такого обычного домашнего решения.
— У тебя сегодня на все есть ответ, не так ли, мой дорогой? — усмехнулся он. — А ты сегодня красив. Мне нравится, как ты покрасил веки. Какими благовониями ты пользуешься?
— Они добываются из лепестков дикой фиалки, — ответил я. — Я счастлив доставить вам радость. Я приготовил маленький флакончик и хочу подарить его вам, мой господин. — Я достал благовония из кошелька и встал на колени, протянув его вельможе. Он взял меня пальцем за подбородок, поднял мое лицо и поцеловал в губы. Я послушно отвечал на поцелуй, пока он сам не остановил меня, погладив по щеке.
— Что бы ты ни замышлял, Таита, ты все еще очень красив. После стольких лет жизни во дворце ты по-прежнему можешь заставить меня улыбнуться. Скажи, ты хорошо следил за госпожой Лострой, не так ли? Ты ведь не выпускал ее из виду ни на мгновение?
— Как обычно, мой господин, — горячо подтвердил я.
— И ты не хочешь сообщить мне ничего необычного?
Я все еще стоял перед ним на коленях. Слова вдруг застряли у меня в горле, а язык присох к небу.
— Не квакай, старина, — засмеялся он. — Говори как мужчина, хотя ты таковым и не являешься.
Жестокая шутка помогла мне взять себя в руки.
— Действительно, я хотел бы смиренно привлечь внимание моего господина к одному событию, — сказал я. — И оно действительно касается госпожи Лостры. Как я уже сообщал вам, красный цветок месячных вашей дочери расцвел первый раз во время последнего половодья Великой реки. С тех пор ее месячные расцветают с той же силой каждую луну.
Вельможа скорчил гримасу, так как физиология женского организма внушала ему отвращение. Мне это казалось забавным, ведь подобные подробности мужской физиологии вызывали у него глубочайший интерес.
Я торопливо продолжил:
— Госпожа Лостра достигла брачного возраста. Она женщина страстная и любвеобильная. Разумно было бы поскорее подыскать ей мужа.
— Без сомнения. Ты можешь предложить кого-нибудь? — сухо спросил он. Я кивнул.
— Да, один человек действительно добивается ее руки.
— Человек, Таита? Ты, наверное, хотел сказать, еще один человек, не так ли? Я знаю по крайней мере шестерых, включая номарха Асуана и правителя Лота, которые также обращались ко мне с подобными предложениями.
— Я действительно хотел сказать: еще один. Но на этот раз он нравится госпоже Лостре. Если помните, номарха Асуана она обозвала жирной жабой, а правителя Лота — старым сварливым козлом.
— Мне все равно, понравится он моей дочери или нет. — Вельможа Интеф потряс головой, улыбнулся и погладил меня по щеке, чтобы подбодрить. — Ну, продолжай, Таита, каково же имя сохнущего от любви молодца, который окажет мне честь, став моим зятем, и получит самое богатое приданое в Египте? — Я уже собрался с духом, чтобы назвать его, но вельможа Интеф остановил меня. — Нет, подожди, я сам отгадаю.
Его улыбка превратилась в хитрую лисью усмешку, которую я знал слишком хорошо. Я понял, что он просто играет со мной.
— Чтобы понравиться Лостре, он должен быть молодым и красивым. — Он притворился, будто раздумывает, кто бы это мог быть. — А чтобы ты вступился за него, он должен быть твоим другом или подопечным. Кроме того, этому страстному влюбленному, наверное, представилась возможность признаться Лостре в своей любви и уговорить тебя вступиться за него. У кого нашлось для этого место и время, как ты думаешь? А может, это произошло в полночь, в храме Хапи?! Я на правильном пути, а, Таита? Я почувствовал, что бледнею. Откуда ему известно так много? Его рука скользнула вокруг моей шеи и погладила затылок — так часто начинались любовные ласки, и он снова поцеловал меня.
— Я вижу по твоему лицу, что мои догадки близки к цели. — Он взял локон моих волос и слегка потянул. — Теперь остается только отгадать имя смелого влюбленного. Может, это Дакка? Нет, нет. Нет, Дакка не настолько глуп. Он не станет будить мой гнев. — Потянул за волосы сильнее, пока не увидел слезы в моих глазах. — Может, это Крат? Он красив и глуп и способен на риск. — Потянул еще сильнее, и я почувствовал, как локон с треском оторвался и остался в его руке. Я проглотил стон.
— Отвечай, мой дорогой, это Крат? — Он сунул мое лицо в колени.
— Нет, мой господин, — с болью прошептал я. Без всякого удивления я увидел, что он готов к любви. Он прижал мое лицо сильнее, не выпуская волос.
— Это не Крат? — Он прикинулся озадаченным. — Если это не Крат, тогда я ума не приложу, у кого хватило наглости так оскорбить меня. Какой глупец посмел приставать к девственной дочери великого визиря Верхнего Египта?
Вдруг он резко повысил голос.
— Расфер! — Голова моя лежала у него на коленях, и сквозь слезы я увидел, как Расфер приближается к нам. В зверинце фараона на острове Элефантина у Асуана есть огромный черный медведь, который был доставлен торговым караваном с востока много лет назад. Этот злобный, покрытый шрамами зверь напоминал мне начальника охраны вельможи Интефа. Оба имели одинаковые огромные бесформенные тела и могли раздавить человека в своих лапах. Однако морда у зверя была намного приятнее, и вел он себя гораздо дружелюбнее Расфера.
Я увидел, как Расфер рысью приближается к нам с удивительной для такого грузного человека быстротой. Его огромный живот мерно раскачивался над толстыми ногами. Мне почудилось будто я перенесся в те далекие года, когда меня лишили мужского достоинства.