После смерти папы Ольга замкнулась и начала смотреть на мать злыми глазами. Та же была в прострации: жена высокопоставленного чиновника, до этого она жила припеваючи и никогда не помышляла о работе. Слова «стаж», «пенсия» были для нее в диковинку в противовес приятным словам «спецраспределитель», «чеки», «Березка». Поэтому совершенно закономерно то, что пара аферистов уговорила ее менять квартиру на меньшую в спальном районе, но с большой доплатой. Доплаты она так и не увидела, но теперь они с Олей и бабушкой Инной вынуждены были ютиться в крошечной двушке в спальном районе.
Закончились поездки в пионерский лагерь «Артек» и санатории на роскошных черноморских курортах, в старинные, отделанные мрамором дореволюционные царские особняки с белыми колоннами. Теперь они не могли себе позволить ничего подобного. После девяти классов Оля пошла в педучилище, чтобы побыстрее стать самостоятельной, хотя учителя уговаривали остаться и готовиться к институту. Однако жить с матерью стало совсем невмоготу: ее характер день ото дня становился все более скверным, еще и оттого, что пришлось пойти подрабатывать вахтером в общежитие – больше же Елену Владимировну никуда не брали.
– Сидишь тут на моей шее, дармоедка! Вся в папашу пошла, бессловесная. Что глаза выпучила, как рыба? Думаешь, тебя кто такую замуж возьмет?! Раскатала губы!
Ольга молчала, зная, что спорить с матерью бесполезно. Тогда та заведется еще больше, поток ругательств и оскорблений еще долго будет слышен всему подъезду. Бедная бабушка тоже не рисковала вмешиваться, предпочитая включать на всю громкость новости и пить корвалол в надежде, что ее на сей раз не обидят и сердце не будет так мучительно сжиматься, глядя на обезумевшую и недобрую дочь. Инна Яковлевна, проработавшая всю жизнь чертежницей в конструкторском бюро, была человеком тихим и бесконфликтным, в этом плане Оленька пошла в нее. И пожилая женщина удивлялась, как так произошло, что Лена «случилась» совсем другой породы. Да, конечно, с мужиками в то время было тяжело – война обездолила и осиротила многих. Не стала исключением и их семья. Рожденная через несколько лет после окончания Великой Отечественной, дочь росла слабенькой, болезненной травинкой. Но тогда так жили многие. А ей, Инне Яковлевне, в общем, повезло. Попался на пути хороший человек, поддерживал, продукты приносил и хоть и не женился, поскольку уже имел жену и двух сыновей, но никогда не обделял их деньгами или какой другой помощью. Потом вот и зятя, Геночку, помог пристроить на тепленькое местечко, благодетель, с квартирой поспособствовал. Нет, грех жаловаться – хорошо жили, не ссорились.
Как-то раз сдуру Оленька рассказала матери про мальчика, в которого была влюблена, Женечку Левинтанта. Та подняла вой:
– Ты в жидовскую семью?! Никогда! У них там сплошные клопы на диване. Какая грязь!
– Мама! Женя даже не знает, что он мне нравится!
– И слава богу! Уж не думаешь ли ты, что я позволю этому случиться?!
– Чему? Ничего ведь нет!
– Даже не мечтай! Во-первых, они женятся только на своих жидовках, во-вторых, я не позволю. Прокляну, так и знай!
Елена Владимировна стала копаться в Олиных вещах, читать ее письма, записки, личный дневник, часто подделывала голос по телефону, выдавая себя за дочь, и говорила молодым людям гадости. У нее вошло в привычку, бесшумно ступая, подкрадываться к двери и прислушиваться к тому, что происходит в комнате, а потом внезапно приоткрывать дверь и лихорадочно оглядывать комнату в поисках чего-то запретного. Как-то раз она украла Олину записную книжку и позвонила родителям Жени, наговорив им гадостей. Конечно, в школе Олю стали сторониться и презирать, шептались за спиной и показывали на нее пальцами. Проходя мимо, Женя приподнимал бровь и ехидно усмехался, а сопровождавшие его одноклассницы разражались зловредным гоготом, отпуская дурные шуточки. В общем, о продолжении учебы речи идти не могло. Отверженная Оля бросилась подавать документы в училище. Хорошо, что там никого ничего не интересовало. Учились же там по преимуществу девицы, озабоченные в основном косметикой, колготками в сеточку и вопросом, когда и с кем переспать.
Открытая пинком ноги, дверь жалобно заворчала. Оля лихорадочно подскочила на кровати, на пороге стояла взбешенная мать.