Экзамена для ставленников во иеродиакона и иеромонаха из монастырей не бывало. Когда пришлось мне посвящаться, то и меня рукополагали без экзамена. Помню, когда накануне рукоположения во иеродиакона, под летний Сергиев день 1880 года, пришли мы, о. Иларий и я, к митрополиту Макарию, он в это время обедал; и когда ему доложили о нас, то сказал:
— Не будет им экзамена; скажите, пусть приходят завтра в Троицкий собор для посвящения.
На другой день приходим мы из скита в Лавру. Я говорю Иларию:
— Так неловко, что мы митрополита-то не видели.
Пошли в покои, выходит к нам митрополит, благословил и спрашивает:
— Сколько ты времени живешь в монастыре?
Иларий, ставленник в иеромонаха, отвечает:
— Шестнадцать с половиной.
— А ты сколько? — спрашивает меня.
— Двенадцать с половиной.
— Ну, я вас рукоположу.
На том все и кончилось. В иеромонахи ставил меня митрополит Иоанникий. Это было в скитский праздник 1885 года.
Митрополит приехал прямо к службе; в ските до рукоположения мы его не видали, а после рукоположения я позамешкался.
В 1892 году марта 13 дня утвержден духовником братии Гефсиманского скита митрополитом Леонтием[74].
По поступлении в обитель скита проходил послушание живописное. Первый год нес еще послушание: по праздникам служил при трапезе и еще читал Псалтирь по два часа, чреду правил. Более 10 лет при храме читал чреду, в неделю одни сутки. Для меня было большим искушением и затруднением, что приходилось нести чреду чтения во вторник. Очень я боялся, что собьюсь. Робкий был я, да и думал: какой я чтец! Ведь, бывало, идешь через всю церковь к алтарю читать пролог, а тебе говорят: “Иди назад, без тебя прочтут”. Стыдно бывало, идешь назад. Я обращался к старцу, отцу Тихону, чтобы благословил меня отказаться от чтения. Старец благословлял.
Но когда я пришел к игумену и стал просить:
— Благословите мне не читать в церкви, я не умею, — тот ответил мне:
— Нет! Чтением человек освящается.
Тогда я стал спокойно нести свою чреду.
По живописному послушанию я проходил: настоятелю писал иконы для благословения благодетелям обители и еще в лавку писал для продажи. Тоже в обители вновь писал иконы для храма и старые возобновлял как-то в храме, промывал в скиту, в пещерах; заказы на сторону исполнял по благословению настоятеля.
Первый год поступления в обитель жил под руководством старцев. Первый был старец, духовник, иеромонах Тихон, к которому ходил на откровение мыслей и на совет три с половиной года.
После сего иеромонах о. Александр, когда захотел уединиться на безмолвие и затвор, просил Германа, чтобы он ему послужил в затворе, — воды и пищи когда принести. Говорил так о. Александр Герману:
— Моя душа к тебе расположена, ибо мне многие предлагали свои услуги.
На это о. Герман с великою радостью на сие согласился, желая от него научиться духовному любомудрию; и с благословения настоятеля и духовника своего о. Тихона начал ему келейничать. Это было 1871 года августа 1–го дня.
Итак, о. Герман до самой кончины иеросхимонаха Александра, последовавшей 1878 г. февраля 9–го дня, предался старцу в полное повиновение и духовное руководство. При пострижении в мантию батюшки восприемником его от Евангелия был иеросхимонах о. Александр. Первые годы жизни в монастыре о. Герман перенес сильную борьбу с помыслами. Дух гордости не давал ему покоя. Но при Божией помощи и за молитвы старцев Господь облегчил сии мысли: это было спустя четыре года с половиной по поступлении в монастырь.
В 1893 году иеромонах Герман утвержден духовником больницы и богадельни скита.
В 1894 году августа 7–го, предложено было настоятельство над монастырем Вятской губернии. Иеромонах Герман отклонился от этой тяготы.
17 августа того же года было предложено духовничество Хотькова монастыря[75]. Тоже уклонился, боясь женского пола исповедовать и от многого знакомства.
28 сентября награжден набедренником митрополитом Сергием.
После кончины старца о. иеросхимонаха Александра прошло 9 лет. В течение этого времени он все искал себе наставника и руководителя в духовной жизни, но не мог найти такого, которому можно было предаться всею душою под руководство. Познакомился в 1886 году с Валаамскими старцами[76], начал с ними иметь переписку; а наипаче письменно стал обращаться к преосвященному епископу Феофану, который заменил ему истинного руководителя и наставника в духовной жизни; в его письмах многих он получил успокоение, вразумление и указания[77].
“Я искал себе руководителя в духовной жизни: видел много в себе неисправностей во внутренней жизни.
Между тем, стали ко мне некоторые из братьев обращаться за советами, хотя я и сам еще — ученик и желал научиться от людей: как удобнее спастись. По этому поводу я и обращался за советом к преосвященному Феофану, который и благословил принимать всех приходящих и дал заповедь — никому не отказывать, но всех принимать с любовью.
Я приходил в недоумение и не знал: что мне и делать? Сам вижу, что я слаб в духовной жизни.
Потом дали мне послушание духовника скита.
Тогда ради послушания нельзя было кому-либо отказывать в духовной жизни. И теперь не знаю: какой будет конец жизни моей? И боюсь, и трепещу, как бы не получил осуждение даже за мои слова, которые я предлагал из писаний святых отец наших.
Пишу я эти строки, мне от роду 50 лет и 7 месяцев. Кто найдет эти мои строки, прошу помолиться обо мне, чтобы не быть мне осужденному за мои дела и слова в день Страшного Суда Божия; ибо я много согрешаю и прогневляю Создателя моего и Искупителя моего; такожде и ближних моих.
Прошу, прости меня, Господи, в чем-либо я мог пред кем согрешить делом, словом и мыслями, ведением или неведением.
1894 г. октября 26–го дня.
Иеромонах Герман”.
5. Игуменство в Зосимовой пустыни
“О. наместник Леонид все звал меня жить в Лавре: он хотел, чтобы я научился там в совершенстве живописи и остался жить там. Но о. игумен скита и старец советовали мне никуда не уходить. Не желалось мне уходить и после, когда о. наместник Павел[78] велел мне идти в Зосимову пустынь. Ведь меня не раз хотели взять из скита. Приезжает к нам о. Павел в скит прощаться: это, помню, было накануне Сретения — и велит мне приехать в Лавру поговорить. О. игумен Даниил был в это время болен; все решили, что меня скоро поставят на его место: я боялся этого.
Митрополит Сергий[79], — как говорил мне о. наместник Павел, — желал найти двух начальников: в Гуслицкий монастырь[80] и в Зосимову. Тогда наместник вызвал меня к себе и сказал, что хотел бы видеть меня в Зосимовой, чтобы сердце его было за нее покойным. Я отнекивался: говорил, что я неспособен. Напоил он меня чайком и отпустил. Только сказал:
— Не говори никому об этом.
Приезжаю я обратно, братия меня спрашивает, я молчу. Толки пошли. К игумену Даниилу меня позвали; я и тут — молчок, по заповеди. Вскоре дело разъяснилось. Как-то мы говорили с о. Варнавой, вот он и говорит, что о. наместнику желательно тебя в Зосимову пустынь. А я и говорю ему:
— Отец Варнава, ты там в чужой губернии (Владимирской) женский монастырь строишь[81], а лучше бы сам пошел в Зосимову.
Прошло еще несколько времени, живем мы этак молча. О. Иоанн из Зосимовой прислал сказать, чтобы я там побывал. Поехал я туда 15 июня. Со станции Арсаки посчитал: Зосимова стоит на 7–м холме. Пришел в Зосимову, направляюсь в трапезу. О. Корнилий по дороге показывает мне, сколько дел еще осталось: денег мало, кресты надо золотить, лошадей пара, которые нас везли, оказались не монастырские, а — помещика Головина, собор не готов, пола нет, приходится идти по дощечке.
Вдруг слышу я — наместник идет. Я не успел и рясу достать, так в подряснике и встретил его.
— Как я рад тебя видеть здесь! — восклицает он. — Здесь лучше скита, уединеннее. И мне, и тебе было бы хорошо…