– Ну и как, – спросил совершенно равнодушно Гейнче, – брат Арнульф? Он признался наконец?
– Признался.
– Bene. А то я уже начал было скучать.
Монах поднял глаза. В них не было ни равнодушия, ни усталости. Было ясно, что процедура в подземелье ратуши его нисколько не утомила и не надоела. Совсем наоборот. Было очевидно, что он с величайшим удовольствием повторил бы все снова. Стенолаз улыбнулся братской душе. Доминиканец в ответ не улыбнулся.
– И что? – подогнал инквизитор.
– Показания записаны. Он сказал все. Начиная от вызова демона, теургии и конъюрации вплоть до тетраграммации и демонологии. Сообщил содержание и обряд подписания цирографа. Описал всех, кого видел на шабашах и черных мессах. Однако не выдал, хоть мы старались, мест укрытия магических книг и гримуаров. Мы заставили его назвать имена тех, для которых он изготовил амулеты, в том числе и амулеты убивающие. Признался также, что с дьявольской помощью, используя urim и thurim[241], принудил повиноваться и соблазнил девушку…
– О чем ты мне говоришь, братишка? – проворчал Гейнче. – Что ты несешь о демонах и девицах? Контакты с чехами. Имена таборитских шпионов и эмиссаров. Тайники контактов. Места укрытия оружия и пропагандистских материалов. Имена завербованных! Имена лиц, симпатизирующих гусизму!
– Ничего этого, – заикаясь, ответил монах, – он не выдал.
– Значит, – Гейнч встал, – завтра примешься за него снова. Господин фон Грелленорт…
– Уделите мне, – Стенолаз указал глазами на тощего монаха, – еще минутку.
Инквизитор нетерпеливым жестом отослал монаха. Стенолаз ждал, пока тот уйдет.
– Я хотел бы проявить добрую волю. Надеюсь, это останется между нами. В отношении тех загадочных смертей я хотел бы, если позволите, посоветовать вашему преподобию…
– Только не говорите, пожалуйста… – Гейнч, не поднимая глаз, барабанил пальцами по столу. – Не говорите, что всему виной евреи. Использующие urim и thurim.
– Я посоветовал бы поймать… И тщательно допросить… Двух человек.
– Имена.
– Урбан Горн, Рейнмар из Белявы.
– Брат убитого? – Гжегож Гейнче поморщился, но на это ушла лишь секунда. – Ха. Только без комментариев, без комментариев, господин Биркарт. А то вы опять готовы упрекнуть меня в незнании Священного Писания, на сей раз истории о Каине и Авеле. Так, значит, двух этих. Ручаетесь?
– Ручаюсь.
Несколько секунд они мерили друг друга колючими взглядами. «Отыщу обоих, – думал инквизитор. – И скорее, чем ты полагаешь. Это моя забота». «А моя, – думал Стенолаз, – забота в том, чтобы ты не нашел их живыми».
– Прощайте, господин Грелленорт. С Богом.
– Прощайте, ваше преподобие.
Аптекарь Захарис Фойгт стонал и охал. В келье ратушева карцера его кинули в угол, в приямок, в котором собиралась вся стекающая со стен влага. Солома здесь была гнилая и мокрая. Однако аптекарь не мог не только сменить места, но и вообще едва шевелился – у него были разбиты локти, вывернуты плечевые суставы, переломаны голени, размозжены пальцы рук, к тому же страшно горели обожженные бока и ступни. Поэтому он лежал навзничь, стонал, охал, моргал покрытыми запекшейся кровью веками. И бредил.
Прямо из стены, из покрытой плесенью кладки, непосредственно, казалось, из щелей между кирпичами, вышла птица. И тут же преобразилась в черноволосого, всего в черном человека. То есть в человекообразную фигуру. Ибо Захарис Фойгт прекрасно знал, что это не был человек.
– О мой господин, – застонал он, корчась на соломе. – О князь тьмы… О любезный мэтр… Ты пришел! Не покинул в несчастье своего верного слугу…
– Вынужден тебя разочаровать, – сказал черноволосый, наклоняясь над ним. – Я не дьявол. И не посланник дьявола. Дьявол мало интересуется судьбами единиц.
Захарис Фойгт раскрыл рот для крика, но смог только захрипеть. Черноволосый схватил его за виски.
– Место укрытия трактатов и гримуаров, – сказал он. – Сожалею, но я вынужден их из тебя извлечь. Тебе уже от книг не будет никакого проку. А мне они сильно пригодятся. А коли уж я здесь, то спасу тебя от дальнейших мучений и пламени костра. Не благодари.
– Если ты не дьявол… – Глаза теряющего власть над собой чародея испуганно расширились. – Значит, ты прибыл… От того, другого… О Боже…
– И снова тебя разочарую, – усмехнулся Стенолаз. – Этот судьбами единиц интересуется еще меньше.
Глава пятнадцатая,
241
Урим и турим (правильно «Thummim») – «Свет и совершенство» (