Такое обычно было предвестником весьма малоприятных вещей.
– А я думаю, – сказал Флютек, – что неправда. Я думаю, ты врешь. Что врал с самого начала, Рейневан.
Откуда Флютек взялся у Жижки, не знал никто. Разумеется, сплетни ходили. В соответствии с одними Богухвал Неплах, истинное имя – Йехорам бен Исхак, – был евреем, учеником раввинской школы, которого просто так, каприза ради, пощадили во время резни в Хомутовском гетто в марте 1421 года. По другим его действительно звали Богухвал, но не Неплах, а Готтлоб, и был он немцем, купцом из Пльзени. В соответствии с третьими, он – монах-доминиканец, которого Жижка – по неведомым причинам – лично спас во время избиения и уничтожения священников и монахов в Беруне. Четвертые утверждали, что Флютек был чеславицким приходским священником, который своевременно учуял конъюнктуру, примкнул к гуситам и с неофитским жаром забирался Жижке в жопу так рьяно, что доскребся до этой должности. Рейневан был склонен верить именно последнему – Флютек должен был быть попом, в пользу этого говорили его мерзопакостная лживость, двуличность, жуткий эгоизм и прямо-таки невообразимая алчность.
Собственно, именно жадности Богухвал Неплах был обязан своим прозвищем. Потому что когда в 1419 году католические паны завладели Кутной горой, главнейшим в Чехии центром добычи руды, отрезанная от кутногорских шахт и монетных дворов гуситская Прага начала штамповать собственные деньги, медяки с исчезающе малым количеством серебра. Это были никудышные деньги, практически ничего не стоящие, с паритетом почти равным нулю. Пражскими монетками пренебрегали и презрительно называли их «флютками».[22] Поэтому когда Богухвал Неплах начал исполнять у Жижки обязанности шефа разведки, прозвище «Флютек» мгновенно прилипло к нему. Ибо вскоре оказалось, что Богухвал Неплах не пропустит оказии украсть или присвоить любой плохо или хорошо лежащий флютек. Любое мало-мальски ценное дерьмо.
Каким чудом Флютек удержался при Жижке, который в своем Новом Таборе расхитителей карал сурово и железной рукой давил воровство, оставалось загадкой. Загадкой оставалось, почему Неплаха позже терпел не менее принципиальный Прокоп Голый. Напрашивалось одно объяснение – в том, что он делал для Табора, Богухвал Неплах был профессионалом. А найти профессионала нелегко. Поэтому приходится многое прощать.
– Если ты хочешь знать, – начал Флютек, – то твой рассказ, как, впрочем, и твоя личность, с самого начала пользовались у меня весьма небольшим кредитом доверия. Тайные сборища, секретные совещания, всемирные заговоры – все это хорошо в литературе, приличествуют этакому, скажем, Вольфраму фон Эшенбаху, у Вольфрама действительно приятно читать о тайнах и заговорах… о мистерии Грааля, о Терре Сальбэше,[23] о всяческих Клингзорах, Флагетанисах, Файрефизах и прочих Титурелях. В твоем рассказе было немного многовато такой литературщины. Иными словами, я подозреваю, что ты просто-напросто налгал.
Рейневан ничего не сказал, только пожал плечами. Явно демонстративно.
– Поводы для твоих выдумок, – продолжал Неплах, – могут быть различными. Ты сбежал из Силезии, как утверждаешь, потому что тебя преследовали и тебе грозила смерть. Если это правда, то у тебя действительно не было другого выбора, как втереться в доверие Амброжу. А как сделать это поудачней, если не предостеречь его о готовящемся на него покушении? Потом тебя привели к Прокопу. Прокоп в беглецах из Силезии обычно видит шпионов, поэтому вешает всех подряд, и per saldo[24] выходит одно на одно. Так как же спасти свою шкуру? Ну, хотя бы взять и рассказать о тайном совете и заговоре. Что скажешь, Рейневан? Как это звучит? Вольфрам фон Эшенбах позавидовал бы. А турнир в Вартбурге ты выиграл бы как пить дать… Так что причин сочинять, – спокойно продолжал Флютек, – у тебя было достаточно. Но в действительности, я думаю, была только одна.
– Конечно. – Рейневан прекрасно знал, о чем речь. – Одна.
– Мне, – в глазах Флютека появились два желтых чертика, – больше всего по сердцу та гипотеза, что твое плутовство имеет целью отвлечь внимание от действительно существенной проблемы. То есть от пятисот гривен,[25] реквизированных у ограбленного сборщика податей. Что ты на это скажешь, медик?
– То же, что обычно. – Рейневан зевнул. – Ведь мы это уже проходили. На твои заезженные и нудные вопросы я, как всегда, дал столь же заезженные и нудные ответы. Нет, брат Неплах, я не поделюсь с тобой деньгами, реквизированными у ограбленного колектора. Причин тому несколько. Во-первых, у меня нет этих денег, поскольку не я их «реквизировал». Во-вторых…
– А кто?
– Нужный ответ: понятия не имею.
Золотые чертики подпрыгнули и кувыркнулись.
– Лжешь.
– Конечно. Можно идти?
– У меня есть доказательство тому, что ты лжешь.
– Ишь ты.
– Ты продолжаешь утверждать, что тот мифический съезд, – Флютек просверлил его взглядом, – происходил тринадцатого сентября и что в нем принимал участие Кашпар Шлик. Так вот из вполне достоверных источников я знаю, что тринадцатого сентября 1425 года Кашпар Шлик находился в Буде. А значит, не мог быть в Силезии.
– Хреновые у тебя источники, Неплах. Впрочем, нет, это провокация. Пробуешь меня подловить. Кстати, уже не в первый раз. Верно?
– Верно. – У Флютека даже веко не дрогнуло. – Садись, Рейневан, я с тобой еще не закончил.
– У меня нет денег колектора и я не знаю…
– Замолкни.
Какое-то время они молчали. Чертики в глазах Флютека успокоились, почти исчезли. Но Рейневан не дал себя обмануть. Флютек почесал нос.
– Если бы не Прокоп… – сказал он тихо. – Если б не то, что Прокоп запретил мне вас пальцем тронуть, тебя и твоего Шарлея, я бы уж выжал из тебя, что надо. У меня в конце концов говорят все, не было такого, кто молчал бы. Ты тоже, будь уверен, сказал бы, где находятся эти деньги.
У Рейневана уже был опыт, напугать себя он не дал. Пожал плечами.
– Да-а, – начал после очередной паузы Неплах, глядя на свисающую с потолка веревку. – И тот тоже бы заговорил, я б и из него вытянул признание. Такая жалость, что он успел повеситься. Знаешь, совсем недавно я действительно думал, что, возможно, он был в той грангии… Очень меня разочаровало, что ты его не признал…
– Я снова тебя разочарую. Мне действительно жаль.
Чертики слегка подпрыгнули.
– Серьезно?
– Серьезно. Ты меня подозреваешь, приказываешь за мной следить, подкарауливаешь, провоцируешь. Пытаешься выяснить мои мотивы и постоянно забываешь о главном и единственном: чех, который занимался заговорами в грангии, предал моего брата, выдал его на смерть палачам вроцлавского епископа. Вдобавок еще похвалялся этим перед епископом. Так что если б именно он висел на балке, я не пожалел бы денег на благодарственную мессу. Поверь, я тоже сожалею, что это не он. И никто из тех, которых в других случаях ты мне показывал и рекомендовал идентифицировать.
– Верно, – задумчиво согласился Флютек. Наверняка лживо. – Когда-то я ставил на Дзивиша Божка из Милетинка. Вторым был Гинек из Колштейна… Но это ни тот, ни другой…
– Ты спрашиваешь или утверждаешь? Ведь я повторял тебе сто раз: никто из них.
– Да, этих-то двух ты рассмотрел как следует… Тогда. Когда я забрал тебя с собой…
– Под Усти? Помню.
Весь пологий склон был усеян трупами, но по-настоящему чудовищную картину они увидели над текущей по низу долины речкой Здижницей. Здесь, в красной от крови тине, громоздились горы тел, людских останков и лошадей. Было ясно, что тут произошло. Болотистые берега сдержали бегущих с поля боя саксонцев и майсенцев, задержали их на время, достаточно долгое, чтобы их сумела догнать вначале таборитская конница, а чуть погодя и бегущая за нею воющая орда пехоты. Конные чехи, поляки и моравцы не остались здесь надолго, порубили, кто попался, быстро организовали погоню за рыцарями, удирающими в сторону города Усти. Пешие же табориты, гуситы и сироты задержались у реки надолго. Вырезали и забили всех немцев. Систематически, соблюдая порядок, окружали их, сбивали в кучи, потом в дело шли цепы, моргенштерны, палицы, алебарды, гизармы, судлицы, окши, пики и вилы. Не пропускали никого. Возвращающиеся с побоища группы орущих, распевающих, с ног до головы окровавленных Божьих воинов не вели с собой ни одного пленного.
25
Объяснение принятых в средневековье мер и весов, монетарных единиц, пояснение наиболее трудных слов, перевод некоторых латинских сентенций, песен, гимнов, хоралов и хроник, библиографические данные источников, а также различные любопытные «штучки», свойственные эпохе, читатель найдет в конце книги. Хотя – предупреждаю заранее – не все. Ибо Автор, как известно, считает, что нет большего удовольствия, чем самостоятельно копаться в словарях, справочниках и энциклопедиях, и лишать Читателя этого удовольствия не годится. – Примеч. автора.