— Пошли меня искать, будто я вовсе беспомощный…
— Я только хотел помочь…
— И помешали, — твердо отчеканивает Бартоломеу.
— Больше не буду.
— Да вы не поняли. В тот раз я пошел не за любовными похождениями, не за малолетками.
— Тогда за чем?
— Хотел найти кого-нибудь, кто сослужил бы мне эту хренову службу.
— Какую?
— Прикончил бы меня.
Он резко подносит ладонь к горлу и, будто ножом, проводит ее ребром по адамову яблоку.
— Однако, — с иронией замечает врач, — исполнитель, похоже, попался забывчивый.
— Да нет, я никого не нанял. Вышел, все понял и вернулся обратно…
Он понял, что не может умереть как попало. Нельзя разбрасываться последним сокровищем, которое ему осталось — собственной смертью.
— Пусть меня убьет белый!
Португалец хотел было возмутиться, уличить больного в расизме, но промолчал. Нет времени спорить, надо еще зайти в лазарет, к жертвам эпидемии.
— Не делайте глупостей и не говорите чепухи.
— А знаете, зачем я хочу умереть? Чтобы узнать, чем моя жена всю жизнь занималась, изменяла ли мне. Мертвым все известно.
Голос старика звучит торжественно, но Сидониу Роза, выходя на улицу и направляясь в пансион, не перестает улыбаться. За стойкой темного дерева дремлющий портье машинально протягивает ему ключ. Не глядя, врач бросает:
— Не тот.
Портье задумывается, покачивая связкой ключей. Он оценивает сообразительность постояльца и одновременно пытается понять, не снится ли ему все это.
— Тогда это что за ключ? — спрашивает он сонным голосом.
Не дожидаясь, пока портье разберется что к чему, доктор выхватывает у него из рук всю связку и мчится вперед по коридору.
— Вы куда, доктор? Отдайте ключи.
Поздно: португалец уже проник в запретные глубины облезлого и запущенного здания. Портье, хромая, бросается следом. Португалец слышит за спиной неровные шаги и, кажется, даже мысли преследователя: «Козел, вонючий португалишка! Ведь устроился же я на такую работу, где меня не видно за стойкой, и вот — на тебе! — ковыляй теперь на покалеченных ногах за тобой, будто краб по битому стеклу…»
Но тут измышления доктора прерываются реальным жалобным воплем портье:
— Не делайте этого, доктор! Патрон, умоляю, не надо!
Доктор как раз остановился перед дверью таинственной комнаты, куда никто не осмеливается войти. Хромой, отчаянно жестикулируя, кружит около иностранца, будто ворон с перебитым крылом.
Португалец еще колеблется, но чувствует, что дверная ручка начинает поддаваться. Он замирает, повернув ее наполовину. Какой сюрприз готовит нехорошая комната? Кровавые брызги на стенах, тошнотворный запах покойника, ошметки растерзанного трупа?
Сидониу, собравшись с духом, но на всякий случай прикрыв глаза, резко толкает дверь. В комнате чисто, ничем не пахнет, ни следа насилия. Наоборот, здесь царит дух покоя и монастырского порядка: кровать аккуратно заправлена выстиранным и выглаженным бельем. Очки, браслет и блокнот ровненько разложены на прикроватной тумбочке.
— Кто здесь остановился?
— Никто.
— Как никто?
— Был жилец. Теперь нет.
— Уехал? Ушел?
— Ушел. Из жизни.
— Умер? Как это случилось?
— Не знаю. Спросите у патрона. У другого патрона, я имею в виду.
— И никто не приходил за вещами?
— Закройте дверь, доктор, и верните ключ, а то мне попадет из-за вас…
Далее беседа скатывается в метафизическое русло. Кто здесь жил? Портье, избегая прямого ответа, уводит разговор в сторону: «жил» — это неправильно. У глагола «жить» не бывает прошедшего времени.
Глава седьмая
Накануне шел дождь, и Сидониу нарушает полдневный покой сельской улочки, прыгая наподобие кенгуру через лужи в малодушном стремлении уберечь ботинки. Он обходит рынок и оставляет позади пансион, в котором остановился, как только прибыл в поселок Мгла.
Дону Мунду он обнаруживает на заднем дворе. Она развешивает белье. Врач идет, раскачиваясь и смешно пританцовывая, уворачиваясь от хлещущих на ветру простыней.
— Как вы думаете, доктор, будет еще дождь?
Доктор задирает голову, но бескрайнее небо не в его компетенции. Здешние тучи ему чужие, да и будь они даже лиссабонскими тучами, он не смог бы прочесть по ним прогноз погоды. Нет, он не из тех, кого в поселке зовут «толкователями туч».
— Каждый раз, как развешиваю простыни, — доверительно сообщает Мунда, — этот подглядывает за мной из окна. Бедняга думает, что я готовлю ложе для нашей новой брачной ночи…