— Поезжайте кто-нибудь рядом с ним, придерживайте его на ухабах.
Уважайму лежит без чувств на заднем сидении микроавтобуса, на котором ему предстоит отправиться в город, в больницу; его до сих пор время от времени сотрясают конвульсии, глаза вылезают из орбит. Ирония судьбы: человек, который не хотел потеть, обливается потом.
— Он выживет, доктор?
Голосу вторит эхо в каморке, где переодевается врач. Та, что задала вопрос, похожа на девочку, почти ребенка. Но потом Сидониу узнает ее: это Женуля, крошечная супруга Уважайму, слишком хрупкая для первой леди. Понятно, почему ей дали такое имя: она не более чем жена.
— Муж принял слишком много тех порошков, которые вы велели ему пить…
— Каких порошков?
— Тех толченых кореньев, которые вы ему вчера прописали. Против потливости.
Врач молчит. Онемел от ярости. Кто-то воспользовался его именем, чтобы всучить отраву Уважайму. Не простившись с Женулей, он чуть ли не бежит знакомой дорогой к дому Одиноку. На бегу бормочет, ни к кому не обращаясь: Администратор отравлен, когда заговорят о покушении, всплывет имя врача. Срочно надо повидаться с доной Мундой! А вот и она, в дверях, одетая в траур.
— Куда это вы, дона Мунда?
— Иду выразить соболезнования доне Женуле.
— Уважайму еще не умер.
— Для меня он уже покойник.
Дона Мунда гордо шествует по улице, делая вид, что не слышит португальца, умоляющего ее вернуться. В черном с головы до ног, стройная, она семенит мелким шагом: кажется, что пяток у нее больше, чем каблуков. Врач спешит за ней, хватает ее под локоть. Требует, чтобы она вернулась домой. Мунда не сопротивляется и даже льнет к врачу, который чуть ли не волоком тащит ее к дому.
— Вы со мной танцуете, доктор?
— У меня к вам один, но очень серьезный вопрос: кто отнес ядовитые порошки Уважайму?
— Войдемте в дом, доктор. Там и поговорим. А то вы сам не свой.
Они идут под руку, будто супруги, возвращающиеся с вечеринки. Как только дверь за ними закрывается, португалец приступает к допросу:
— Так, смотреть в глаза! Отвечайте: вы отравили этого человека?
— Уважайму не человек.
— Будь я проклят! Вы мало того что совершили преступление, так еще и меня подставили!
Врача не узнать. Он уходит, хлопнув дверью, и бредет по улице, задрав локти и сцепив пальцы на затылке. Если кто-нибудь наткнется на него сейчас, точно решит, что доктор сам стал малохоликом.
Дона Мунда еще надеется, что он вернется и закончит так неудачно начатый разговор. Но португалец приходит только на следующий день. Рано утром он проникает в дом без стука и застает дону Мунду на полу в коридоре: свернувшись калачиком, она спит под дверью Бартоломеу, в том же траурном платье.
— Дона Мунда! С вами все в порядке?
Она просыпается, вскидывается, поправляет волосы, платье.
— Что случилось? Вы потеряли сознание?
— Я всегда тут сплю…
— Что значит всегда?
Она каждый день спит под дверью Бартоломеу, надеясь уловить хоть звук и понять, что там с ним происходит.
— Надо же, дона Мунда! А говорили, что, мол, так злы на него, так злы…
— Пожалуйста, только этому не рассказывайте.
— Будьте спокойны, не расскажу.
— Обещайте мне одну вещь, доктор. Если Бартоломеу умрет, если он нас покинет…
— Никто вас не покинет, дона Мунда. Один я вас покину.
— Вы уезжаете? Как? Вот так сразу?
— Возвращаюсь на родину. Кончен бал.
— Вы не можете бросить нас!
— Считайте, что уже бросил. Пришел проститься.
— Если вы из-за вчерашнего, то я не успела вам объяснить…
— Не надо мне ничего объяснять, я уезжаю.
Сидониу выходит, наклоняется, чтобы подхватить чемоданы, которые оставил во дворе. Голос Мунды внезапно обретает неслыханную серьезность и глубину:
— А Деолинда?
— Когда-нибудь мы с нею встретимся.
— Нет. Вы никогда больше не встретитесь.
— Мир тесен, дона Мунда.
— Вы что, не поняли? Деолинда умерла.
Железный обруч сдавливает грудь португальца.
Чемоданы падают на землю. Руки мечутся, как слепые птицы в неуклюжем танце. Тело будто пытается что-то сказать, но не находит ни слов, ни жестов. В конце концов, совладав с потрясением, он бормочет:
— Вы это только что придумали, чтобы удержать меня?
Мунда не слушает его. Она загадочно спокойна, в словах — ни капли притворства. Тем же безжизненным тоном она продолжает:
— Деолинда умерла еще до вашего приезда. Умерла, когда делала аборт, за границей.