— Я знаю, кто это был. Помолчав, Уважайму бросает:
— Мунда не хочет верить очевидному.
— И что же это за такое очевидное?
— Причина всего заперта у нее в спальне. И зовется Бартоломеу Одиноку.
— При чем он?
— Из-за него Деолинда расхотела жить.
— Так она не от аборта умерла?
— Нет, все было совсем не так.
— Администратор, расскажите как оно было. Пожалуйста, расскажите мне правду. Я совсем запутался…
— Я больше не Администратор. От попутчиков узнал.
— Я тоже об этом слышал.
— У вас в стране тоже так бывает?
— Так — это как?
— Используют человека, а потом выкинут, как кожуру от банана?
По словам Уважайму, дело было простое. Он воспротивился неконтролируемой вырубке леса, не зная, что предприятие принадлежит влиятельному политику.
— Мы никогда не станем никем, если будем командовать в стране, как у себя на заднем дворе, и руководить экономикой, как будто это блошиный рынок. Знаете, кто сказал?
— Не знаю и знать не хочу. Мне бы теперь о другом…
— Но зато вот что хорошо, друг мой: теперь я могу напиваться при всех. Могу нализаться и выложить все, что на сердце накипело.
— Извините, Уважайму, но у меня в голове одна только Деолинда. Я не могу уехать отсюда, пока не пойму, что случилось с Деолиндой.
— Время у вас есть?
— Я жду автобуса. Думаю, он отправится нескоро.
— А хватит терпения дослушать до конца?
— В Африке я научился больше слушать, чем говорить.
— Слушать — тоже значит говорить.
Администратор приваливается спиной к дверям, тщательно сложив платок, аккуратно засовывает его в карман рубахи и только после этого приступает к рассказу.
— Это Деолинда убила Бартоломеу.
— Бартоломеу жив.
— Но недолго протянет. Она заразила его этой болезнью.
— Болезнью? Какой болезнью?
Администратор продолжает говорить, как будто не слышит. Деолинда вернулась во Мглу больной и своей болезнью отомстила старику, который изнасиловал ее в детстве.
— Да. Люди рождаются, не спросясь, и умирают без разрешения.
Дело было так: как только Деолинда вернулась из города, Бартоломеу снова взял ее в осаду. А из ада как вырвешься? Остается только самому заделаться чертом. Так красавица и поступила: соблазнила механика и напомнила ему о прошлых грехах. Раны во рту своей же слюной и лечатся.
— Бартоломеу все знал.
— Что он знал?
— Знал, что Деолинда больна и чем больна. По-моему, это было самоубийство, — подводит итог Уважайму.
И повторяет: старый механик был уверен, что заразится, но все равно бросился в роковые объятия.
Никто в поселке не знал всей истории до конца, только он и супруги Одиноку. Бартоломеу заперся в комнате. В знак траура по Деолинде и по самому себе. А Мунда? Она говорит, что ходит плакать к реке, но это неправда. На самом деле она ходит на могилу, вернее, ходит повидаться с тенью Деолинды.
— Болезнь Деолинды, дорогой доктор, это та самая болезнь, о которой вы думаете, но в терминальной фазе. За себя не боитесь?
— Ну, в Лиссабоне мы предохранялись.
Администратор с мудрой снисходительностью качает головой. Ладонь его поглаживает огромное пузо. Тот, кто, как он, хранит столько секретов, становится в конце концов властелином прошлого.
— Ну вот вы и знаете, как дело было.
— Вы уж меня простите, дорогой Администратор, но я слышал столько вариантов, что уже ничему не верю.
Вера нужна тем, кто пробуждается, вера нужна тем, кто приходит. А он отбывает, он задергивает душу теми же занавесками, от которых так сумрачно в доме супругов Одиноку.
— Ладно, можете не верить, но я еще расскажу вам о последних днях Деолинды Одиноку.
На самом деле конец не слишком отличался от начала: судьба не берегла красавицу Деолинду. Она была уже очень больна, когда пришла к Уважайму и попросила отвезти ее в Зимбабве к знахарю. Но там ей стало еще хуже. На обратном пути она так обессилела, что не смогла доехать до поселка. Сошла на предыдущей остановке и попросила, чтобы к ней позвали мать. Поселилась на маленьком немецком кладбище, куда из суеверия никто никогда не ходит. Там через несколько дней и умерла. Не потребовалось даже, чтобы сердце остановилось. Она до того иссохла, что, когда ее хотели похоронить, обнаружилось, что закапывать-то и нечего.
— И вот еще что, доктор…
— Говорите, я уже не слушаю. Я разучился слушать.
— Бартоломеу не насиловал собственную дочь.
— Говорите-говорите, мои уши уже ушли куда-то за горизонт.
— Деолинда ему не дочь, а свояченица.