Бегать здесь он стал недавно, после переезда с семьей в новую квартиру. Их типовая многоэтажка всего полгода, как возведена на окраине Ленинграда. Новые соседи сопутствующую удаленность от Дворцовой площади восприняли как несправедливую ссылку, и мучились, и портили настроение себе и другим, а Сергею Федоровичу настолько по душе пришёлся естественный вид ещё не изуродованной северной природы, что новому месту жительства он только радовался.
В этих же краях, между прочим, когда-то воевал его отец. Сергей Федорович не знал точного места, потому что отец о войне не рассказывал, как и всякий фронтовик, но происходило это, пожалуй, достаточно близко, возможно даже, рядом с этой лыжней.
Сергей Федорович часто представлял отца в далекие военные годы и понимал, с какими чувствами и мечтами он воевал, а значит и жил – только бы выжить, только бы вернуться. Но вокруг него настолько часто и буднично погибали такие же, как и он, бойцы, завершая свои личные трагедии, что мечтать вслух о подобном счастье считалось неприличным. Но и запретить подобные мечты не смог бы никто.
В подобные мгновения каждый боец, даже не верующий, обращался к Богу. Сергей Федорович по своему военному опыту хорошо представлял гамму переживаний и надежд, изматывающих и одновременно придающих людям силы на войне. Потому он ещё больше жалел отца, который тогда, при прорыве блокады, был в клочья разорван немецкой миной. Его как-то собрали, сшили полевые хирурги, а потом выходили такие же милые, как его жена, самоотверженные медицинские сестрички. В январе 1945-го, почти через год после ранения и госпиталей, отца сняли с воинского учета, и он живым вернулся к своей Катюше, потерявшей от счастья сознание при их первой встрече. В физических мучениях отец протянул свои последние годы и умер в 1954-м, оставив жену с послевоенными детьми – сыном Сережей (это и есть Сергей Федорович), достигшим восьми лет, и дочкой Светой двух лет от роду.
Время тогда было тяжелое, но при этом какое-то светлое, озаренное чем-то высоким, великим, неподдельным. А ещё в памяти Сергея Федоровича то время связалось с искренностью и взаимной помощью всех людей вокруг него. Будто все родственниками тогда оказались, и всех связали общие задачи и дела их любимой страны, да и свои собственные, непростые заботы, которые, впрочем, никто не считал более важными, нежели судьба родины, судьба всего народа. Но те люди, как ни странно может показаться теперь, были самыми обыкновенными гражданами нашей страны…
Впрочем, нет! От нынешних людей они отличались принципиально. Хотя бы тем, что не стремились что-то заиметь, что-то заполучить, а напротив, старались каждый день работать изо всех сил, чтобы без остатка отдать себя Родине. И подобные слова никому тогда не казались притворными. Такое было время! Или не время, пожалуй, а такими были те люди! Они творили чудеса, за что не брались – всё им становилось по плечу! Потому через пять лет в наших городах уже редко встречались материальные приметы прошедшей войны. И своими производственными успехами страна поражала весь мир. Именно с тех пор всем своим существом Сергей Федорович впитал главный жизненный принцип – раньше думай о Родине, а потом о себе. С этим принципом он живет и сегодня, и детям своим так жить завещает! Хотя сознает, что во многом времена изменись. Точнее, не времена, – опять же, люди изменились. Они испортились. Любые их порывы направлены на обогащение, а не на грандиозное созидание во благо своего народа и своей страны!
Глава 9
Утром, столкнувшись в кухне с сыном, Сергей Федорович насмешливой интонацией упрекнул его за позднее возвращение вечером:
– Как жизнь с утра, Дмитрий?
И неожиданно получил ответ взвинченного чем-то сына:
– А какой она может быть в этом многосемейном общежитии? Конечно же, прекрасной!
Сергей Федорович догадался, что душевные муки, которые сын испытывает после развода, его не оставили, хотя истёк почти год. И вряд ли сын успокоится в ближайшем будущем, ведь по-прежнему любит только ее, свою бывшую жену – однолюб. Его счастье рухнуло, когда Дмитрий застал супругу, светящуюся от счастья, в объятиях незнакомого ему мужчины, а ему, даже не прикрывшись одеялом, она выпалила:
– А ты, идиот, надеялся, что я в съемной квартирке с тобой, твоими принципами и тараканами всю жизнь стану от счастья млеть? Гордишься своей честностью? Пожалуйста, гордись! Только без меня! Ты, кажется, один во всей стране теперь такой честный, принципиальный, правильный во всём. Потому и нищий! И не пялься на меня! И не смотри с дурацким удивлением! Мог бы и раньше догадаться!