Фрукты немного утолили мою жажду, но полностью избавить меня от мучительной боли в глотке могло только одно - вода. Кроме того, в мешке было душно и очень жарко. Солнце палило вовсю, и, хотя я держал голову как можно ближе к горловине, страдал я невыносимо. Но пока я мог потеть и дышать, я мог и терпеть. И не собирался отступать, зайдя так далеко.
Я скрючился внутри плотного кожаного мешка, как эмбрион в зародышевой сумке - иначе не скажешь. Потел я так, что казалось, будто я плаваю в амниотической жидкости. Доносившиеся снаружи звуки были неразборчивы, хотя порой слышались громкие крики.
Когда грузчики покинули баржу, я высунул голову, чтобы глотнуть свежего воздуха и посмотреть, где солнце. Если судить по небу, было часов одиннадцать, хотя солнце, как и луна, настолько расплылось, что полной уверенности в этом у меня не было. Ученые объяснили необычно теплый климат долины и продолговатость солнечного и лунного дисков воздействием некоего "фокусирующего волны силового поля", висящего чуть пониже стратосферы. С тем же успехом можно было назвать это колдовскими чарами, но широкая публика и военные этим удовлетворились.
Церемония началась около полудня. Я съел последние две сливы, но бутылку откупорить не решился. Хотя на вид бутылка была винная, я не мог быть уверен, что и туда не подмешали Хмеля.
Временами до меня долетали обрывки гимнов в сопровождении духового оркестра. Затем оркестр неожиданно умолк, и толпа заорала: - Махруд есть Бык - Бык есть бог, а Шид - пророк его!
Оркестр грянул увертюру к "Семирамиде". Под конец ее баржа задрожала и тронулась с места. Моторов буксира слышно не было - как не было, вероятно, и буксира. После всего, чего я здесь насмотрелся, самоходная баржа была бы всего лишь очередным чудом.
Увертюра завершилась финальным аккордом.
- Трижды ура Альберту Аллегории! - заорал кто-то, и толпа дружно подхватила крик.
Потом шум стих, только вода едва слышно плескала о борт баржи. Несколько минут я наслаждался покоем. Потом совсем рядом раздались тяжелые шаги. Я нырнул обратно в мешок и замер. Шаги приблизились и смолкли.
- Похоже, этот мешок забыли завязать, - пророкотал прямо надо мной нечеловеческий голос Аллегории.
- Оставь ты его, Ал, - ответил другой голос, женский. - Не все ли равно?
Я благословил бы эту незнакомку, не будь ее голос так похож на голос Алисы.
Одного этого хватило бы, чтобы я ошалел. Но в горловине мешка появилась огромная четырехпалая зеленая лапа и схватила веревки, намереваясь завязать мешок. И в этот момент в поле моего зрения попала табличка, привязанная к одной из них: "Миссис Даниэль Темпер".
Я вытряхнул в реку кости собственной матери!
Почему-то это открытие подействовало на меня гораздо сильнее, чем то, что я оказался заключенным в тесный и душный мешок, не имея ножа, чтобы высвободиться.
- Ну что, Пегги, твоя сестра была вполне счастлива, когда ты ее покинула? - грохнул голос Аллегории, искаженный гортанью ящера.
- Алиса будет счастлива, когда отыщет этого Дэна Темпера, - ответил голос, который, как я теперь понял, принадлежал Пегги Рурк. - После того как мы с ней расцеловались, как положено сестрам, не видевшим друг друга три года, я объяснила ей все, что со мной произошло. Она начала было рассказывать о своих приключениях, но я сказала, что почти все знаю.
Она никак не могла поверить, что мы не упускали ее и ее парня из виду с того момента, как они пересекли границу.
- Жаль, что мы потеряли его след, когда Поливиносел погнал его по Адамс-стрит, - пожаловался Аллегория. - Минутой раньше, и мы б его поймали. Ну ничего, мы ведь знаем, что Темпер попытается уничтожить Бутылку - или украсть. Там его и возьмут.
- Если он доберется до Бутылки, - заметила Пегги, - то станет первым, кому это удалось. Тот агент ФБР, если помнишь, дошел только до подножия холма.
- Если кто и сумеет сделать это, - хохотнул Аллегория, - то Дэн Темпер. Так, во всяком случае, говорит Махруд, а он его знает неплохо.
- Каково же будет удивление Темпера, когда он обнаружит, что каждый его шаг был не только реальностью, а символом реальности! Что мы его за нос водили по аллегорическому лабиринту!
Аллегория расхохотался во всю мощь аллигаторовой глотки.
- А не слишком ли многого хочет от него Махруд, требуя, чтобы он распознал в своих приключениях значение, выходящее за их рамки? Например, сообразит ли он, что вошел в эту долину, как ребенок, появляющийся на свет, - беззубым, лысым, голым? Или то, что он встретил и поборол осла, сидящего внутри каждого из нас, - но для этого ему пришлось расстаться с внешней опорой и очевидным бременем - баком с водой, - а затем опираться только на свои собственные силы, без костылей, на которые можно опереться? Или о том, что в болтологах он встретил живое воплощение кары за человеческое самомнение в религии?
- Он помрет, - добавила Пегги, - когда узнает, что настоящий Поливиносел сейчас на юге, а им прикинулся ты.
- Ну, - пророкотал Аллегория, - я надеюсь, Темпер поймет, что Махруд сохранил Поливиносела в ослином обличье как наглядный урок - уж если Поливиносел смог стать богом, то и любой другой сможет. А если не сможет, то это совсем уж дурак.
Только я успел подумать, что точно такие же мысли в отношении Осла приходили в голову и мне самому, как пробка из бутылки, лежавшей в корзине, выскочила, и ее содержимое - Хмель - потекло мне на бок.
Я обмер, опасаясь, что эти двое услышат хлопок. Но они спокойно продолжали беседу. И неудивительно - голос Аллегории грохотал как гром.
- Он повстречал Любовь, Юность и Красоту, - которые нигде, кроме нашей долины, нельзя найти в изобилии, - в образе Алисы Льюис. И завоевать ее, как воплощение этих качеств, было очень непросто, ибо для этого нужно было изменить самого себя. Она отвергала его, манила, дразнила, почти довела до безумия. Она желала его и отталкивала. Ему пришлось преодолеть немало недостатков, - таких, как стыд за свою лысину и отсутствие зубов, - прежде чем он смог завоевать ее, лишь для того, чтобы узнать, что его мнимые недостатки в ее глазах были достоинствами.
- Ты думаешь, он найдет верный ответ на тот вопрос, который ты в этом обличье задал ему? - поинтересовалась Пегги.
- Не знаю. Надо мне было принять облик Сфинкса и задать его коронные вопросы. В этом случае у него был бы хоть намек для разгадки. Он знал, конечно, ответ на загадку Сфинкса - что человек сам является ответом на все старые вопросы. Тогда он, может быть, понял бы, к чему я клонил, когда спрашивал, куда человек - Современный Человек - движется.
- И когда Темпер отыщет ответ, он тоже станет богом.
- Если! - поправил Аллегория. - Если отыщет! Махруд утверждает, что Даниэль Темпер на добрых две головы выше среднего жителя нашей долины. Он реформатор, идеалист, который не будет счастлив, пока не вонзит свое копье в какую-нибудь ветряную мельницу. В данном случае ему придется не только победить ветряные мельницы внутри себя - свои неврозы и душевные травмы, но и погрузиться в глубину себя и за волосы вытащить бога, утонувшего в бездне его "я". Если же он не сумеет сделать этого, то умрет.
- О нет, только не это! - задыхаясь, воскликнула Пегги. - Я не знала, что Махруд решил это всерьез] - Да! - прогремел Аллегория. - Всерьез! Он говорит, что Темпер должен найти себя или погибнуть. Темпер сам не захотел бы иного исхода. Он не удовлетворился бы, став одним из безалаберных весельчаков, на-бога-надеющихся хмелехлебов, бездельничающих под этим необузданным солнцем. Он или станет первым в этом новом Риме, или умрет.
Беседа была по меньшей мере интересной, но несколько следующих фраз я упустил, потому что бутылка не перестала изливаться. Скромный, но нескончаемый ручеек струился по мне. Я внезапно сообразил, что скоро мешок наполнится и содержимое бутылки потечет наружу, выдавая мое присутствие.
От отчаяния я сунул палец в горлышко бутылки. Поток слегка приостановился.