А передергивать карты - это не по моей части. Может обеспечить победу, но не доставляет удовольствия. Я и к физике так отношусь. Как к большой игре...
- Приму к сведению, - заметил Бэрд. - Но на прощание все же вынужден предупредить. Если бумаги у вас, верните их не позже завтрашнего утра. Эта партия - проигрышная.
ХЛЕБНАЯ КРОШКА
Почему-то Бэрд был совершенно убежден в том, что ни у Сигрена, ни у Ленгли записей Девидса нет. Но если так, то оставались Грехем и Сойк. Какую же зацепку найти к Грехему? Какой ключ подобрать? Может-быть?..
Комиссар вновв вытащил из кармана записную книжку Девидса, осторожно извлек из-под обложки билет на вчерашний концерт и стал задумчиво его разглядывать. Потом достал лупу, с которой никогда не расставался, свадебный подарок старого приятеля, и принялся внимательно изучать синюю бумажку.
И сразу же ему попалось на глаза то самое, чего он, если и не ожидал, то во всяком случае очень хотел обнаружить: маленькая хлебная крошка. Она прилипла к ворсинкам бумаги.
Разумеется, крошка могла пристать к билету и где-нибудь в другом месте. Но она могла также означать, что Грехем заходил к Девидсу после Ленгли.
К тому же нижний край билета по сравнению с верхним, был заметно неровным. Это наводило на мысль, что его оторвали от соседнего уже после получения в кассе. А ведь именно так должен был выглядеть билет, который Мэри отдала Сигрену. Судя по магнитофонной записи, именно этот билет и дошел как раз до Грехема, а затем... Впрочем, его дальнейшая судьба оставалась для Бэрда неизвестной. Но рискнуть все же стоило.
Грехем встретил комиссара с предупредительной любезностью. Он пододвинул ему стул, а сам остался стоять у окна.
- Очень рад, что вы займетесь расследованием этой нелепой истории. Должен сознаться, я провел весьма неприятную ночь.
Бэрд отметил про себя, что Грехем встретил его почти теми же словами, что и Сигрен. Но произнесены они были совершенно иначе. Абсолютно спокойно, без тени истерии, с явной доброжелательностью. Что это? Хитрая уловка или подлинная искренность?
Сперва комиссар хотел попросить Грехема, чтобы он постарался отыскать свой билет в филармонию, но сейчас решил действовать прямо.
- Вам знаком этот билет? - спросил он, вытащив из записной книжки Девидса синий прямоугольничек и протягивая его Грехему. Грехем взял бумажку в руки и, близоруко сощурясь, поднес ее к глазам.
- Да, это мой билет, - произнес он невозмутимо, - то есть тот самый билет, который мне отдал Ленгли. А я в свою очередь уступил его Девидсу.
- В котором часу вы заходили к Девидсу, чтобы отдать ему билет? быстро спросил Бэрд.
Грехем на мгновение замялся. Ом внимательно посмотрел на комиссара, как бы желая определить, что ему известно. Потом, видимо, на что-то решившись, мотнул головой и произнес все тем же спокойным голосом:
- Я могу вам сказать это совершенно точно. Когда я вошел к Девидсу, было четырнадцать часов двадцать восемь минут.
- Что же произошло дальше?
- Ничего особенного. Я предложил Девидсу билет, он взял его и отдал мне десять кларков. Вот и все.
- А потом?
- Потом я ушел.
- И долго вы были у него в кабинете?
- Не больше минуты.
- Так... - протянул Бэрд, мысленно отметив, что беседа с Грехемом продвинула его к цели всего лишь на какую-то пару минут.
- Хорошо, - продолжил комиссар, решив и дальше вести разговор в том же откровенном тоне, в каком он начался. - Почему же вы не рассказали об этом своим товарищам? Если не ошибаюсь, вы даже пытались сделать вид, что билет все еще находится у вас?
Грехем покраснел. Но ответил, не задумываясь:
- Не то чтобы я испугался, нет. Просто мне было очень не по душе вес это разбирательство, эти взаимные подозрения.
"И поэтому вы предпочли свалить все на Ленгли" - хотел сказать Бэрд, но удержался. В конце концов, он только следователь, а не воспитатель. К тому же не один Грехем, а каждый из этих молодых людей покривил душой. Но если покривил один раз... Ведь не святой же дух унес это проклятое решение".
- Ну хорошо, - повторил Бэрд. - А что вы сами обо всем этом думаете?
- Мне было бы очень тяжело, очень неприятно узнать, что кто-то из моих товарищей... Хуже всего разочаровываться в людях.
Это прозвучало вполне искренне и комиссар с невольным сочувствием взглянул на Грехема. Это было как раз то отвратительное ощущение, которое испытывал он сам всякий раз, когда уличал преступника. Все же он сказал:
- Однако получается, что именно вы заходили к Девидсу последним.
Грехем пожал плечами.
- Понимаю. Вы хотите сказать, что на меня падает подозрение. Мне нечего опасаться.
- Значит, вы тоже думаете, что это сделал Сойк? - неожиданно спросил Бэрд,
- Сойк? - удивился Грехем. - Почему Сойк? Разве я говорил что-нибудь подобное?
- Нет. Но так считает ваш шеф.
- Хэксли? Если хотите знать мое мнение, то менее всего вероятно, чтобы это сделал Сойк.
Он замолчал и задумался. Взгляд его погас и сделался отсутствующим. У Бэрда невольно возникло ощущение, что Грехем мгновенно переместился в какой-то иной мир. Однако он терпеливо ждал. Наконец Грехем возвратился к разговору.
- Если здесь кто-нибудь из нас действительно настоящий ученый - так это именно Сойк. Для меня наука тоже многое значит. И кое-что у меня тоже получается и, смею сказать, - неплохо. Но Сойк! Ему все дается удивительно легко. Понимаете, самые трудные задачи он решает просто играючи. Это прирожденный теоретик. Нет, Сойк не мог... - Грехем некоторое время подбирал подходящее слово, - похитить решение.
"Странно, - подумал Бэрд.- Хэксли говорил мне о Сойке совсем иное..."
Потом спросил вслух:
- Скажите, а что делал Девидс, когда вы были у него?
- По-моему, пил чай.
- А вы не заметили - на столе у Девидса лежали какие-нибудь бумаги?
- О, вы не знаете Девидса. Он был, что называется, аккуратист. Девидс не стал бы пить чай, не спрятав всех своих бумаг.
Бэрд узнал все, что хотел, но не спешил уходить. Грехем произвел на него впечатление думающего человека. И довольно искреннего. С ним стоило поговорить на отвлеченные темы. В частности, он мог бы помочь комиссару лучше понять Сигрена.