— Хенрик, помогите Её Высочеству расположиться тут, у проходов, вниз пусть не спускается, там крысы, вонь и слишком темно. Но там есть какая-то мебель, сходите и посмотрите, что можно выбрать для госпожи.
— Я понял, генерал, — отвечал первый оруженосец.
Волков уже собирался подняться к фон Готту, но тот крикнул сверху сам:
— Сеньор!
— Что? — он уже думал, что сейчас оруженосец скажет, что враг тащится по стенам к башне, но фон Готт объяснил:
— К замку идёт какой-то отряд.
«Какой-то отряд!».
Если бы фон Готт думал, что это люди Волкова, что Брюнхвальд выслал арьергард, то, наверное, так и сказал бы, но оруженосец явно так не считал. И барон поспешил на самый верх башни, на воздух… На солнце.
По раскалённой дороге, по которой час назад приехал он сам, двигались люди. Солдаты. Отряд был маленький — один всадник, видно офицер или сержант, четверо пеших солдат и телега, в которой было ещё двое.
— Идут, — замечает фон Готт, глядя на небольшой отряд. — Откуда только тащатся?
— С ближайшей заставы позвали, — отвечает Волков. Он не говорит, что, вероятно, этот отряд не последний, что и с других застав могут подойти и ещё. Думает, но не говорит.
«Троих-четверых мы поранили. Эти прибывшие перекрывают их потери. Ещё и офицерик какой-то».
Волков поднимает голову к небу. Солнце в зените, жжёт неимоверно. Как он выносил здешнюю жару в доспехе, ещё и дрался всё утро? Он чувствует жажду, но знает, что пить хотят все. А воды в башне нет. Только та фляга, что носит с собой маркграфиня, да и в ней не вода, а вино. Фляга немаленькая, но вина в ней им пятерым хватит утолить жажду лишь один раз. У него, как и у всех его людей, к седлу лошади была приторочена фляга, но теперь… Во дворе нет ни его людей, ни лошадей, на которых они приехали.
Он переходит к другому зубцу башни и заглядывает вниз, во двор. Увиденное его удовлетворяет. Отсюда можно легко будет докинуть факел до тех копен сена, которые сложены у стены. И за которыми начинаются поленницы под навесами.
— Будьте пока тут, фон Готт, — говорит он и спускается вниз, на ходу снимая наконец шлем.
Проходит мимо маркграфини. Хенрик принёс ей какую-то скамеечку, на которой она сидит, разговаривая с оруженосцем. Увидав его, принцесса спрашивает:
— Барон, вы ранены?
— Ранен? — он не понимает её. — Нет.
— Но вас так сильно били, на вас кидались, как псы на кабана, — продолжает женщина.
— Нет, не так уж было всё и страшно.
— Ах вот как… — говорит она, встаёт и протягивает ему флягу. — Вам, кажется, жарко, вот, выпейте.
— Благодарю вас, — он берёт увесистую флягу. — Вино с водой?
— Нет, чистое, — отвечает ему женщина. — И хорошее. У этих нечестивых отличные погреба.
Он делает один большой глоток, второй…
«О Боже… Это прекрасно. Вино даже и нагреться во фляге не успело».
Волков не удержался и сделал ещё один большой глоток. И, закрывая флягу, говорит женщине:
— Ваше Высочество, мой отряд подойдёт сюда нескоро, скорее всего через день или даже через две ночи, и это единственная влага, что у нас есть. Нужно её беречь.
— Я буду беречь её, генерал… — она взяла вино. — Барон, прошу у вас прошения, я позабыла ваше имя, обычно я хорошо запоминаю имена, но тут всё было так неожиданно…
— Рабенбург, — напомнил ей Волков. — Или ещё меня прозывают Эшбахт. То моё поместье.
— Эшбахт! — воскликнула принцесса. — Конечно же, я слышала это имя. Это же вы воевали с восставшими мужиками!