— Гулаваш какой-то, — вспомнил Хенрик.
— Да-да, кажется, — согласилась маркграфиня.
— Мы его убили, — не без гордости сообщил ей фон Готт.
— Убили его⁈ Прекрасно! Надеюсь, он уже там, где ему и место, — с некоторым злорадством произнесла принцесса. И добавила твёрдо. — В аду.
— И когда вы остановились у моста, с вашего разрешения отец Пётр пошёл поговорить с ними? — интересовался генерал.
— Да, — печально отвечала женщина, было видно, что это не очень приятные для неё воспоминания. — И его убили прямо на моих глазах, на глазах всех моих добрых товарок. Убили и бросили с моста, кинули его через перила, как куль, и со смешками.
— А дальше что? — спросил фон Готт. — Люди ваши и не пробовали пробиться, пройти за телегу?
— Кавалер Альбрехт, когда убивали отца Петра, поехал к нему, думал заступиться, но в него стали бросать стрелки из арбалета. А он не был весь в броне, в такой, как у вас, барон, одна стрелка попала ему в правое плечо, и ещё одна — в правое колено. Он вернулся весь в крови, но раны были, видно, ещё не тяжелы для него, он был бодр и сказал, что сейчас возьмёт щит и людей и разгонит разбойников; но тут одна из стрелок прилетела в мою карету, и мои близкие дамы начали плакать от страха, и тогда Бьянка стала уверять нас, что сопротивление опасно для нас, что мы не можем рисковать моей жизнью и что, случись беда, мои дочери останутся одни. Тут и мне стало страшно, тем более что мои подруги не были уверены в победе, я видела это. Они боялись и плакали. И как не плакать, духовник мой был сброшен в пропасть, кавалер Альбрехт был ранен, а остальные рыцари не были столь опытны, как он. Хотя сержант гвардейцев господин фон Шуммель, наоборот, был уверен в своих людях и говорил, что им просто нужно немного времени, чтобы надеть весь доспех, что был с ними, но пока лежал в телегах. И тут один из выродков графа выехал на мост и стал кричать, что граф Тельвис хочет, чтобы я стала его гостьей, — тут она скривилась, — и это после того, как они убили моего духовника, а он орал, что остальных, кроме прислуги, которую я пожелаю взять с собой, они отпустят. Он орал, что мне ничего не угрожает. А иначе они перебьют всех моих людей, и я всё равно буду «гостьей» графа. Всё равно. А к тому времени мои гвардейцы уже стали надевать доспехи и заряжать аркебузы…
— У вас были аркебузы? — уточнил Хенрик.
— Мой покойный муж, да примет Господь его душу, был заядлый охотник, у нас в доме были десятки разных аркебуз, — пояснила маркграфиня. — Он был высокого мнения о том оружии, но всё оно оказалось бесполезно. Всё оружие, даже самое лучшее, бесполезно, когда в сердцах нет мужества. И в моём сердце тогда мужества не нашлось. И всё из-за подлой Кастелло ди Армачи, она стала говорить мне при других дамах, что эта затея опасна, что нам нужно думать о моих дочерях, что мы поедем в замок Тельвисов, а Альбрехт и Шуммель вернутся в Швацц, соберут там силы, а может, и наймут ещё добрых людей, вернутся и отобьют меня у подлого графа, что граф ничего нам не посмеет сделать, так как я невеста, за которую ведут спор знатнейшие принцы. Она говорила… она так хорошо говорила, что все мои дамы сразу стали ей верить и соглашаться с нею… А она ещё говорила, чтобы я думала о дочерях, а ещё что мои гвардейцы сильны, но многие из них погибнут прямо тут, на мосту. А когда к замку фон Тельвиса придёт большое войско, они легко возьмут его замок. И что Альбрехт, конечно, знатный воин, но сейчас он ранен, что он не в силах, и она так нас всех запугала, запутала… — маркграфиня сделала паузу. — У меня не стало сил, мои товарки плакали, только ди Армачи была тверда, она, казалось, ничего не боялась, она так уверенно говорила… В общем, когда Альбрехт и фон Шуммель пришли и сказали, что они готовы прорваться с моста на ту сторону и поджечь заставу, что была за мостом, если враг отступит в неё, я сказала им, что битвы не будет. Сказала, что ничего этого не нужно. Я сказала им, что приму приглашение графа, а их отпущу в Швацц за людьми.