— А как женщин над ванной вешали, кто им горло резал, — снова спрашивает генерал. — Не вы, что ли?
— Нет-нет, — уверенно отвечает пленный. — То резал старик Айгартен, Ёшка, свинарь старший. Благолепный старичок с бородой белой, подстриженной. Хоть и за свинарник господский отвечал, а всегда в хорошей одежде ходил и в чистых башмаках. Он хвалился, что ему что со свиньи кровь слить, что с бабы — всё едино, говорил, что свинок ему и то жальче.
— Вот как значит? — задумчиво произнёс Волков.
А солдата словно прорвало, и он рассказывал всё, что только мог, как будто торопился, боялся, что его слушать перестанут.
— Это он рассказывал как-то спьяну, что господа ту кровь для своей молодости сливают, говорил, что баб для господ он режет с молодости и что он-то состарился уже, а господа всё молоды. И это всё от крови той.
— Тебя послушать, так ты почти не при чём, во всём это не участвовал, — усмехается генерал. — А может быть, даже бежать подумывал.
— А те женщины молоды были? — мрачно спрашивает Дорфус.
— Молодые, конечно; старухи для этого дела не надобны, незамужних брали, — отвечает Франц Гифлеор.
— И много вы таких набрали? — продолжает Дорфус. — Всего?
— Этого я вам, господин, не скажу, при мне всего два раза баб привозили. Я так понимаю, раз в год или раз в десять месяцев, как госпожа решит, как у неё морщины появляются, так она и требует новых баб, — объясняет пленный. — Первый раз при мне, кажется, штук двадцать пять было, а вот последний раз поменьше, двадцать две штуки вроде. Не помню точно…
— Так под стеною всё должно быть в мертвецах, — предполагает генерал. — За столько-то лет.
— Там кости одни, господин, — пленный кивает в сторону западной стены, — стервятники и крысы их очень быстро съедают, одни кости да черепа с бабьими волосами, вот этого там много… Да и они чертополохом порастают быстро. Да.
— И, значит, после таких омываний в крови господа твои не старились? — резюмирует генерал.
— За то время, что я тут, не состарились ни на день. А после кровавой ванны так начинали пить и плясать, и так плясали по три дня кряду, а потом ещё и на охоты ездили, как будто жизнь заново начинали. Так от той крови им хорошо было, — рассказал солдат, как выдохнул, и замолчал.
Все офицеры и солдаты, что слышали это, тоже молчали и были при том мрачны и смотрели на Франца Гифлеора весьма недружелюбно. И тогда генерал встал, подошёл к нему. Он не хотел, чтобы солдаты-конвоиры невзначай прибили пленного где-нибудь в уголке. И сказал пленному немного задумчиво:
— Знаешь, Франц Гифлеор, я, конечно, обещал тебе жизнь, обещал отпустить тебя, но только в том случае, если мне достанется серебро твоих хозяев. В общем, ты должен помогать мне изо всех сил, изо всех твоих сил, иначе наш уговор не будет иметь силы.
— Ох, господин, клянусь Богом, я буду стараться, — искренне отвечал пленный.
— Не смей при мне упоминать Господа, сатанинское отродье, — очень холодно произнёс генерал и тут же повернулся к Нейману. — Майор, в конюшне должна быть кузня, готов поспорить, что в этом чудном замке найдётся хороший железный ошейник и цепи. Узнайте, кто из наших людей имеет кузнечный навык, и посадите этого злодея на цепь. А потом пусть он покажет вам тайный ход из замка, что ведёт в ущелье, поглядите, что там и как.
— Конечно, генерал, — отвечал ему капитан. — Я всё сделаю.
А генерал уже изнемогал от своего доспеха и стал глазами искать фон Готта, чтобы хоть на пару часов снять его; и взгляд его нашёл телегу, на которой лежала прекрасная стеклянная ванна. А рядом с нею были солдаты во главе с сержантом, они обвязывали ванну верёвкой, чтобы она, не дай Бог, не свалилась во время езды. И генерал заговорил с ним:
— Сержант, а где Вилли?
— Он там, на третьем этаже, там новую спальню нашли, платьев кучу хороших, гобеленов много, материй разных для платьев, всё это в узлы вяжем, ещё там и зеркало большое есть, всё сюда сносить думаем, — отвечал сержант.
А Волков ему тут и говорит:
— Сбрось эту ванну отсюда. Освободи телегу.
— Что? — удивляется сержант. Он не понимает, что происходит с генералом. Они тащили эту ванну, а она не лёгкая вообще-то, и красивая, и, несомненно, дорогая, а тут вдруг «сбрось». — Не нужна она вам, что ли?
— Нет, — твёрдо говорит генерал, — не нужна, и кувшины эти… — он берёт один из сверкающих медных кувшинов, что принесены из купальни вместе с ванной, и швыряет его на мостовую.
Кувшин звенит на весь двор, все люди, что были тут, оборачиваются на тот звон, а генерал повторяет твёрдо и даже зло: