Вечная печаль была написана на лице Яэль. Люди не удивлялись: еще бы ей не тужить, коли жизнь прошла мимо, и упущенного не вернуть – ничего не поделаешь с необратимостью! Однако ужасную тайну прятала она в сердце своем.
Яэль тянулась к Рут. Конечно, жена Шломо была моложе, но зародилось меж двумя женщинам некое взаимное притяжение, и оно сближало их дух. Иной раз они встречались – то в лавке, то на улице, то в синагоге – и охотно болтали о том о сем. Рут чувствовала, что дремлет в сердце Яэль секрет невысказанный, и слова прячутся в устах, да не отверзаются они. Подталкивать же к откровенности – не в правилах Рут.
Однажды постучалась Яэль в дом Рут – одолжить соли, забыла вовремя купить, а лавка, как на грех, закрыта уже. А, может, нестерпимо захотелось Яэль поговорить по душам, вот и выдумала предлог? Вполне правдоподобно. Рут отсыпала соль в подставленную посудину, а тут как раз самовар заявил в полный голос, мол, кипяток готов. Уселись пить чай.
Рут полагала, что Шломо в этот час пребывает в синагоге, а он вернулся раньше обычного, и, не желая беспокоить жену и отрывать ее от беседы, тихонько прошел к себе в комнату и стал нечаянным свидетелем разговора за стенкой.
2
– Бери малиновое варенье к чаю, вроде славно удалось, хоть и грех свое хвалить, – сказала Рут.
– Какое душистое! – воскликнула Яэль, – дашь рецепт?
– Разумеется! Мы к вам вместе со Шломо придем, принесем ведерко малины из нашего сада, в этом году ягода отлично уродилась, нам самим не одолеть. Сваришь варенье, порадуешь своих стариков.
– Ой, спасибо, Рут!
– Как здоровье отца с матерью? Чем-то ты озабочена, не этим ли?
– Спасибо, Рут, родители, слава Богу, здоровы. А что грусть меня ест, так это верно.
– Расскажи, если хочешь, если время пришло, если на душе тяжело. Печаль на двоих – полпечали. Нас никто не слышит, а я умею молчать, – ободрила гостью Рут.
– Печаль на двоих – полпечали, а горе на двоих – два горя, – заметила Яэль.
– Открыться или при себе держать – твоя воля!
– Живу я с огромной бедой и с нею умру. Лишь один человек знает о ней, но труслив он и будет молчать, ибо страх сковал ему язык. А тебе я верю, Рут.
– Я слушаю, – сказала Рут и сжала своею рукой руку Яэль, – и кто он, этот трус?
– Горька и жестока повесть сия, хоть это и история любви. А пугливый очевидец беды – Барак, возлюбленный молодости моей.
– Неужели любовь может принести горе? – изумилась Рут.
– А вот послушай. Двадцать лет тому назад, когда ты еще маленькой девочкой была, влюбилась я без памяти в человека по имени Барак. Парень видный из себя – высокий, стройный, сильный, веселый, чернокудрый – да что и говорить! Нанялся на год к отцу в кузницу помощником, собирался свое дело открыть. Отец говорил, мол, отличный мастер выйдет из Барака.
– Начало не предвещает худого. Похоже, все хорошо, – заметила Рут.
– Не совсем хорошо. Бараку я нравилась, но, казалось мне, что не зажглась любовь в его сердце, а, скорее всего, как поняла позднее, не умел он любить горячо. И вот, появился в Божине соперник у Барака – молодой торговец в разнос по имени Сисра. Он пришел к нам в дом предлагать разные товары. Мать купила у него соусник – добавку к пасхальной посуде, а отец раскошелился на новый кузнечный инструмент, – вспомнила Яэль и замолчала, задумавшись.
– Продолжай, душа моя, – произнесла Рут, захваченная предвкушением романтической истории.
– Сисра стал наведываться в наш дом, изобретая разные поводы – то один товар предложит, то другой. Однако ясно было, что он полюбил меня – этого не скрыть. А я оставалась к нему равнодушна. Сисра вскоре понял, кто владеет моим сердцем, и затаил зло против соперника. Я же, зачумленная бабьим неразумием, задумала подогреть Барака ревностью и стала при нем изъявлять притворное благоволение к Сисре. На беду, оба мужчины поверили.
– Как незаслуженно нелестно ты говоришь о себе, Яэль!
– Ах, Рут, еще как заслуженно! Глупый расчет мой произвел действие неожиданное. Я-то думала, что Барак поторопится признаться мне в любви и попросит у отца моей руки. А он не спешил с этим, зато разгорелась в его сердце ненависть к Сисре. Дошел до меня слух, что случился меж Бараком и Сисрой решительный разговор, и пообещали враги убить один другого, а я достанусь живому победителю.