Свой первый визит в родном городе Шломо нанес раби Якову. После радостных объятий и поцелуев путешественник успокоил цадика в главном вопросе – Европа не испортила его питомца, который остался верным хасидом, преданным своему раби. Шломо подарил учителю прекрасный календарь иудейских праздников будущего года. Это приобретение он сделал в Большой синагоге Амстердама. На коже отличной выделки были вытеснены и раскрашены золотом будничные и торжественные даты и подобающие молитвы. Шломо рассказал цадику о прекрасном синагогальном хоре и о достойных тамошних иудеях, сторонящихся заразы просвещенчества.
Голде, супруге раби, Шломо привез в подарок позолоченное ситечко для чая. Он объяснил восхищенной матроне, что нынче в солидных домах европейских иудеев принято сначала процеживать чай, а затем уж употреблять его. Так напиток выглядит красивее, и пить его приятнее – не надо отгонять черные чаинки. Когда вскипела вода в самоваре, заграничная новинка была успешно опробована и превзошла лучшие ожидания хозяев и гостя.
Шломо не забыл о любимом занятии Шмулика – разглядывании звезд и луны в ночном небе, и преподнес ему в дар особенную подзорную трубу. Ахазья получил шкатулку из благородного цветного камня. На дне и по стенкам этого ларца выточены были канавки, а в них покоились костяные ручки со стальными перьями, которые бойко распространялись в Европе взамен гусиных. “Новейшие перья пригодятся тебе, чтобы записывать переложения с одного языка на другой” – пояснил Шломо.
Рут подарила Яэль несколько аршин прекрасного сукна, какого в Божине не сыскать. “Отрезы разных оттенков, – заметила Рут, – и все темные. С лихвой должно хватить и тебе, и отцу с матерью. А неяркие ткани я выбрала, потому как знаю, что на сердце у вас троих не весело”. Благодарная Яэль расцеловала молодую свою подругу и, конечно, залилась слезами.
Все, кого вернувшиеся из дальних странствий удостоили вниманием, были рады. Ведь подарки, преподносимые из чувства любви, принимаются охотно, не в пример дарам благодетелей.
2
После нескольких дней неизбежных праздных разговоров, визитов, рассказов и выслушивания накопившихся местных сплетен, Шломо приступил к осуществлению своей миссии с великим нетерпением, ибо праздность есть удел слабых умов. Для начала он восстановил в памяти беседу с супругами Шелли и записал ее в лицах, а также еще раз перечитал книгу Мэри о Франкенштейне.
Браться за дело надо в высшей степени основательно, приготовлять себя к работе длительной, возможно многолетней, не отступать перед неудачами, если таковые случатся на протяжении долгого пути. В части трудолюбия, упорства и решимости божинский хасид вполне походил на швейцарского ученого. Но в моральном аспекте сходство меж ними было минимально. Побудительными мотивами для Шломо служили не честолюбие и безликая наука ради науки, но сострадание и практический результат. В жизни полезного меньше, чем пустого, и всякий, облегчающий бремя ближнего, приносит пользу.
Разумеется, никто не станет сомневаться в научном даровании нашего героя, открывшего однажды способность камней мыслить. Теперь перед ним стояла задача более трудная, но разрешимая силой его изощренного ума.
Шломо сформулировал проблему следующим образом: “Создать некую новую, доселе не известную человечеству сущность, которая бы, во-первых, возвращала покой в души истинно раскаявшихся грешников, обреченных на вечные муки на земле по вине необратимости, и, во-вторых, установила бы справедливое воздаяние в мире, передав причине силу случая”. Сообразно своей спасительной роли сущность будет именоваться “Гоэль”.
Какого рода естеством должен обладать Гоэль? Шломо сразу решил для себя, что природа его детища не может быть материальной, присущей творению швейцарского ученого. Гоэль неизбежно явится людям в духовной ипостаси, ибо воздействие его деяний коснется духа человеческого.
Поскольку Гоэль – это нематериальный объект, то он не займет места в физическом пространстве. Он обязан существовать независимо от своего создателя и действовать самостоятельно. Гоэлю предстоит оказывать влияние на дух человека, поэтому он должен быть обучен умению вселяться в человеческое сердце и покидать его по завершению работы. И, наконец, он задуман для вечной жизни.
Существует ли в мире нечто такое, что могло бы стать прообразом Гоэля? Если наличествует некая модель, то этот факт, несомненно, облегчит труд новатора. Шломо решил, что прообразом Гоэля вполне можно полагать душу человека. Разумеется, возможности Гоэля должны превосходить возможности души. Ведь он должен уметь самостоятельно отыскивать достойного помощи несчастного и, конечно, обладать способностью одновременного пребывания в нескольких сердцах.