– Мы знаем о горе твоем и Рут и муках ваших знаем, – осторожно промолвил раби Яков и сжал рукою своею руку Шломо, – скорбим с вами заодно.
– Спасибо, учитель. Да только проку от скорби – ничуть…
– Выпей-ка, затумань душу, – воскликнула Голда и поднесла Шломо большую чарку водки и кус хлеба.
Шломо одним духом опорожнил посудину, откусил от ломтя. Все молчали.
– Голда, – заговорил Шломо, – ты когда-то спрашивала, откуда я добываю мои небылицы, а я пообещал ответить и вот я готов…
– Молчи, Шломо, я все поняла сама: ты фантазер и только.
– Не хочу спорить, Голда. Но я учреждаю мир лучше нашего, в котором меньше зла, а несчастье обратимо. Вот и всё.
– Э-э-э, а я-то думал… – разочарованно протянул Шмулик.
Положение нашего героя в точности походило на обстоятельства Давида, Ахазьи и Яэль. С одной стороны существовал реальный, а, возможно, и мнимый грех, следствием коего стало раскаяние, а с другой – необратимость и убитая надежда на воздаяние за муки угрызений совести.
К тому времени работа над созданием Гоэля была близка к завершению. Шломо терзался горем, средство от которого он изобретал. Он принял решение в самый короткий срок закончить создание Гоэля и с его помощью начать спасать себя, Рут и остальных страдальцев.
Глава 10 Лиха беда – конец
1
Семейная трагедия в доме Шломо и Рут катализировала сотворение Гоэля. Как уже известно читателю, приступая к исполнению взятой на себя миссии, Шломо принял решение опираться на собственные силы, не прибегая к помощи Сатана. На протяжении нескольких лет он взращивал в своей душе спасителя посредством сеансов интенсивного внушения, или, возможно, самовнушения. Усилиями разума и воли хасид вселял в сознание зародившегося нематериального существа цели и задачи последнего. Дело продвигалось вполне успешно, годы напряженного труда приносили плоды. Весьма вероятно, что, внедряя в бестелесного Гоэля идеи, Шломо использовал ранее изученный им опыт камней, умеющих передавать мысли.
Коли уж зашла речь о камнях, то, надо заметить, что краеугольным камнем первого этапа предприятия, то есть этапа творения, являлось отделение Гоэля от души Шломо. Если бы сей факт не случился, и новорожденный, покидая утробу своего создателя, унес бы с собой его душу, то рухнула бы вся затея, и бедная Рут осталась бы вдовой.
Но не зря Шломо крепко верил в безошибочность своих расчетов, и не напрасно он ежедневно и еженощно молил Господа о благорасположении. Хоть и смертельно опасный, но, тем не менее, научный риск оправдал ожидания новатора. То был справедливо заслуженный итог, ибо дар начинателя есть высшая способность человека. Зрелый, готовый к деятельности Гоэль выпорхнул на свободу. Душа Шломо, слава Богу, осталась при нем.
Естественным поползновением Шломо было намерение воспользоваться приоритетом создателя и вместе с Рут стать первыми спасенными от бедствия необратимости. Но для этого Шломо должен был, прежде всего, посвятить жену в свой замысел и его результат, то бишь рассказать о создании Гоэля.
Нелегкий разговор предстоял Шломо. Горький плач об утрате стал для Рут привычным способом существования. В часы труда и во время досуга мысли о несчастье не оставляли ее, она беспощадно корила себя, находила все новые подтверждения своей вины и плакала, плакала, плакала. По существу, Шломо чувствовал так же, как и Рут, и то же, что она, только слезы не стояли в глазах его.
Поначалу жена слушала рассказ мужа рассеянно, полагая, будто тот всего-навсего привычно пытается отвлечь ее и себя от тяжких дум. Но вскоре она поняла, что Шломо говорит дело, а не фантазирует. Затея показалась Рут опасной: велик риск отдаться на милость некоего сомнительного спасителя. Разве Гоэль доказал свою полезность, а равно и безвредность? Однако у захлебывающегося бедой страх новой потери притуплен, и неодолимо манит соблазн отряхнуться от горя и вернуть сердечный мир.
Рут решительно воспротивилась намерению Шломо настаивать перед Гоэлем на своем приоритете создателя и стать вместе с мужем первыми спасенными, а, по существу, испытуемыми. “Бездольных много, вот, скажем, та же Яэль, – возразила Рут, – пусть-ка твой Гоэль покажет и подтвердит свое искусство сперва на ком-нибудь другом, а там и до нас черед дойдет”. К счастью, Шломо послушался жены. “Женщина, она сердцем видит” – подумал он.