Ветер подул сильнее. Задребезжали ветви деревьев. Вдали в пустошах застонали проклятые души. Он прислушался и услышал слабое и призрачное хихиканье.
Ободрённый, он запел снова, и ещё громче:
– Сплетнеслиз, Сплетнеслиз, приди, приди, приди. У меня есть секрет, которым я должен поделиться. Вылезай, вылезай, хлопая ушами, под чарами… Ооо, – сказал он и схватился за живот. Самая приятная отрыжка обожгла его глотку. Газ забулькал, вырвался наружу, раздувая обнажённые внутренности, откуда он вырвался из язвы с шипящим и хрипящим зловонием.
Ку’Гат стиснул кариозные зубы:
– Сплетнеслиз, Сплетнеслиз, приди, приди, приди. У меня есть секрет, которым я должен поделиться. Вылезай, вылезай, хлопая ушами, под чарами откровения.
Боль поднималась, как будто что-то с острыми когтями проплыло сквозь его внутренности, вверх, вверх, к поверхности его тела. Что-то протолкнулось внутрь его кожистой шкуры и укусило.
Ку’Гат ахнул. Он снова запел свою песенку, и боль покрыла его кожу волдырями. При шестом повторении заклинания волдырь начал расти, пока он не запел в седьмой и последний раз.
– Сплетнеслиз, Сплетнеслиз, приди, приди, приди. У меня есть секрет, которым я должен поделиться. Вылезай, вылезай, хлопая ушами, под чарами откровения.
Волдырь лопнул. Скользкое, похожее на слизняка существо, заключённое в мембрану, выскользнуло на свободу в потоке жидкости. Ку’Гат бросился за ним и схватил его, но тот выскользнул из его пальцев, как хорошо смазанная какашка, и он поймал себя на том, что хватал его три раза, прежде чем положил на ладонь огромной руки. Тот извивался в своём родильном мешке, и Ку’Гат нежно лизал его липким языком, пока мешок не расползся, и существо не показалось.
Оно развернулось, затряслось, стряхивая слизь, и подняло широкую безглазую голову. У него было тело, похожее на помесь головастика с личинкой, круглое спереди, сужавшееся к мускулистому хвосту. Лицо представляло собой просто широкий рот с плоскими зубами и ярко-фиолетовыми губами. У него не было ног как таковых, но четыре обрубка предплечий заканчивались острыми и когтистыми трёхпалыми руками.
– Сплетнеслиз, – произнёс Ку’Гат. – Ты пришёл.
– Великий и могучий Ку’Гат Чумной Отец, – сказал Сплетнеслиз. Он приподнялся на хвосте, широко раскинул крошечные ручки и поклонился. У него был мягкий, зарождающийся голос, полный хитрости и коварства. – Какую услугу я мог бы вам оказать, о, первый в милости Нургла?
– Действительно первый, но надолго ли? – проворчал Ку’Гат. – Мне о многом рассказал мой соперник.
– Вы, конечно, говорите о Гнилиусе, – сказал Сплетнеслиз.
Холодная кровь Ку’Гата вскипела от мысли, что это ничтожное существо знает о его горестях, но такова была природа Сплетнеслиза.
– Да. О Гнилиусе. Я должен закончить чуму, которую я варю на чумной мельнице, иначе я потеряю уважение и окажусь ниже в милости нашего Дедушки. Я не стану пресмыкаться перед этим высокомерным герольдом погоды. Никогда!
– Значит вы хотите узнать его замыслы, его планы, его заговоры, чтобы вы смогли их сорвать? – спросил Сплетнеслиз.
– Нет! – огрызнулся Ку’Гат. – Глупый клещ. Это слишком прямолинейно. Я не хочу выступать против него и рисковать гневом Дедушки. Я говорю, что должен добиться успеха, вот и всё, прямо здесь, на Мориаксе.
– Как же именно, могучий? – спросил Сплетнеслиз.
– Я должен доказать, что я прав, а он ошибается. Моя чума должна сработать. Я должен убить трижды проклятого, семь раз осуждённого сына Анафемы. Только тогда Нургл будет ценить меня выше, чем плескателя дождя.
– Вы хотите убить Мортариона? – хитро спросил Сплетнеслиз.
– Нет! Не Мортариона, хотя я могу представить себе более печальные миры, чем те, где его нет. Но нет! Я имею в виду Робаута Жиллимана. – Его челюсть щёлкнула и сжалась, когда он выдавил имя. – Он скоро приедет сюда. Я хотел бы знать о его планах.
– Я не могу проникнуть сквозь завесу света, которая окружает его. Он защищён... – Сплетнеслиз вздрогнул. – Им.
Ку’Гат пожевал губу:
– Я так и думал, хотя и осмеливался надеяться на обратное, поэтому имел в виду более простые методы. Мне нужен хитрый ум, чтобы выжить в землях смертных. Собирай разведданные и тому подобное.
– Значит, шпион? – Сплетнеслиз склонил голову набок и выпятил губу. – Такую работу я делал, и меня заставляли её делать, потому что Дедушке нравится подслушивать. Шпионить. За кем?
– Кем-то, кто может видеть и слышать его, но не слишком близко. Ни один из его сыновей, или золотых зверей Императора, ни один из его жрецов, или женщин-воительниц, или тех, кого проверяют и кто близок к ним.
– Тогда обычный человек? Смертный, который может приходить и уходить, не слишком важный, но наделённый достаточной властью, чтобы свободно передвигаться. Возможно, один из этого мира, а не из воинства крестоносцев. Сын Анафемы осторожен, но он один. Его внимание не может быть везде одновременно.
– Да! Да! – с энтузиазмом воскликнул Ку’Гат. – Это звучит хорошо, это звучит правильно! Важный, но не слишком важный.
Сплетнеслиз кивнул:
– Значит, так оно и будет сделано. – Он сложил руки перед бледным животом. – Вы знаете цену. Если вы ищете секреты, то вы должны торговать секретами взамен, как подобает, таков мой обычай. Прошепчите что-нибудь неизвестное мне, чтобы я подумал над вашим предложением.
– Откуда мне знать о том, что достойно того, чтобы быть рассказанным? – проворчал Ку’Гат.
– Вы намного выше меня, могущественный, первый в милости Нургла. Я занимаю низшее положение в иерархии, девять тысяч девятьсот семнадцатое, но в этом случае моя воля превосходит вашу. Я буду судить о весомости вашей тайны. Это будет определять продолжительность и характер моей службы. Чем больше секрет, тем на больший риск я готов пойти.
– Хммм, – сказал Ку’Гат. – Секрет. – Он долго и напряжённо думал. Сплетнеслиз терпеливо ждал в руке великого нечистого. – У меня есть один! – воскликнул Ку’Гат. Он наклонил рябое лицо вперёд.
Сплетнеслиз склонил голову набок и приложил ладонь к тому месту, где должно было находиться его ухо, если бы у него были уши.
– Говорите! – сказал Сплетнеслиз.
– Я... – просипел Ку’Гат очень тихим голосом. – Мне никогда по-настоящему не нравился Септик Седьмой.
Сплетнеслиз встал на хвост и сложил свои маленькие ручки:
– Это всё? Это всё, что вы можете сказать? Ради этого кусочка я бы не рискнул украсть имя ребёнка, слушая его мать. Это в высшей степени прискорбно, милорд.