Фабиан стоял перед чудовищем без оружия, сжимая руку и уклоняясь от ударов второго существа.
– Девятнадцать, – прошипело оно. – Двадцать. – Взмах меча окатил его ядом, и кожа Фабиана запылала.
Он шагнул назад. Они последовали за ним. Он услышал выстрелы с парапета, крики и отдалённые голоса. По всей крепости завыли сигналы тревоги.
Чумоносцы подняли мечи.
– Двадцать один... – сказали они.
Их оружие так и не опустилось. Из ночи донёсся усиленный воксом голос:
– Фабиан, прочь с дороги, прочь с дороги!
Фабиан отшатнулся, когда три болта пронеслись по воздуху, оставляя огненный след, и с глухим стуком вонзились в чумоносца с мечом. Они взорвались почти одновременно, разбросав повсюду вонючие внутренности, большое количество которых выплеснулось на Фабиана. Невероятно, но демон по-прежнему стоял, хотя его туловище было опустошено, а рука с мечом дёргалась на земле.
Брат меча Расей Люцерн появился из ночи, подобно неуправляемому тяжеловозу, сбив с ног шатавшегося чумоносца. Тот взлетел в воздух и тяжело приземлился в двадцати футах. Потроха выскользнули из открытого туловища. Рукоять меча Фабиана ударилась о землю, и вес приземлившегося на него демона перевернул клинок, аккуратно отрезав голову существа, как будто это была верхушка испорченного плода.
В то время как Люцерн отшвырнул первого, его собственный силовой меч пронзил второго насквозь. Больше оружия Фабиана настолько, что оно выглядело нелепо, меч Люцерна не столько рассёк демона пополам, сколько уничтожил. Грохот разрушения вонзился в уши Фабиана. Верхняя половина существа поднялась в воздух. Оно тоже было мертво и снова растворилось в ничто к тому времени, когда Люцерн остановился и подошёл к своему товарищу.
– Ты в порядке, друг Фабиан? – спросил Люцерн. Он позволил пистолету свисать с цепи, удерживавшей его на запястье, и протянул чёрную, как ночь, руку, чтобы помочь историтору подняться. Дождь прилепил табард к ногам. Отличительные кресты Храмовников блестели на мокром фоне.
– Рад тебя видеть, – ответил Фабиан. Люцерн даже не пошевелился, когда Фабиан перенёс весь свой вес на его руку. – Идём, – продолжил Фабиан. Он поднял свой клинок из пузырившегося месива мёртвого чумоносца. Затем чихнул и выругался.
– Тебе стоит показаться врачам, – сказал Люцерн. – Эти нечестивые Нерождённые переносят всевозможные болезни.
– Позволим Императору решить, поддадимся мы или нет, не так ли? – сказал Фабиан.
– Не насмехайся над моей верой, – сказал Люцерн.
– Я не насмехаюсь, – сказал Фабиан. Он высматривал под проливным дождём сбежавшего нурглинга. – Послушай, эти твари не имеют большого влияния на реальность. Их тела уже растворяются. Если бы я собирался умереть от их болезней, я бы уже был мёртв.
– Ты не можешь полагаться на ...
– Всё в порядке! Я сам доберусь до врачей, – сказал он. – Просто сначала помоги мне. Я ищу ...
– Это? – спросил Люцерн. Фонарь его боевых доспехов включился, окутав нурглинга резким кругом света. Тот демонстративно крался и замер.
Не испугавшись, он повернулся и посмотрел на них. Он поднёс палец к губам, щупальца вокруг его левой руки извивались, и указал правой рукой сквозь бурю на горный склон. Фабиан вгляделся в темноту, пытаясь разглядеть, на что именно он указывает.
– Я обрекаю тебя на огонь Императора, нечестивая тварь, – произнёс Расей, наводя болт-пистолет.
– О-о-о, – пропищал нурглинг.
Люцерн выстрелил. Нурглинг лопнул, как сдавленная киста, забрызгав всю мостовую.
– На что он указывал? – пробормотал Фабиан. Он вздрогнул. Его кожа была невыносимо горячей.
Неподалёку прогремели выстрелы. Приблизились три Ультрадесантника, выкрикивая вопрошающие литании очищения. Двое из них были ветеранами первой роты в белых шлемах. Их вёл Тигурий.
– Брат меча Люцерн, – произнёс старший библиарий.
– Демоны, – сказал Люцерн. – Я думаю, что эта секция очищена.
Тигурий кивнул:
– Ты правильно говоришь. Они ушли. На данный момент мы сдержали прорыв. Но они придут снова. Это только начало. Всё дело в дожде. – Он посмотрел вверх, на ливень, затем вниз, его глаза мягко светились психической силой. Его взгляд остановился на пузырившихся останках нурглинга, и он наклонился, чтобы взять жезл существа между большим и указательным пальцами.
– Одинокий нурглинг, милорд, – сказал Люцерн.
Тигурий смотрел на маленький посох, который оказался устойчивым к попыткам реальности изгнать его, оставаясь твёрдым, только слегка дымился.
– Кое-что хуже, гораздо хуже. Похоже, один из любимых слуг Чумного бога обратил на нас внимание. – Его глаза сверкнули, и маленький посох исчез с миниатюрным раскатом грома. – Это было малое воплощение Гнилиуса. Я чувствую его прикосновение повсюду в этом месте.
– Кого? – спросил Люцерн.
– Великого демона, – ответил Тигурий. – Согласно нашим книгам знаний, один из самых возвышенных Чумного бога.
Фабиан слушал сверхлюдей лишь вполуха. Он пошёл в том направлении, куда указывал нурглинг. Он что-то увидел. Врата в скале.
Его мышцы свело судорогой, и он упал, меч Жиллимана со звоном выпал из руки. Удар твёрдого камня о колени заставил его задохнуться, но он не мог подняться. Он икнул, у него перехватило дыхание, голова закружилась.
– Он был без защиты, – сказал Люцерн.
– Вызовите апотекариев, – велел Тигурий своим людям.
– Фабиан? – спросил Люцерн.
Историтор посмотрел на своего хранителя, но не смог его увидеть.
– Я ничего не вижу, – сказал он, и его голос прозвучал каким-то далёким.
– Нам нужно отнести его внутрь, – сказал Тигурий. Он продолжал говорить, но всё, что слышал Фабиан, было рёвом в ушах, и он почувствовал давление в груди. Он попытался заговорить, рассказать им о том, что видел, но слова застряли у него в голове.
Бесёнок указывал на запасной вход в библиотеку Птолемея.
Пятнадцатая глава
РЕЧЬ ЖИЛЛИМАНА
Диамидер Тефелий чувствовал себя неважно. Он стоял по стойке “смирно” вместе с сослуживцами-офицерами и держал лазган перед собой в неудобной позе, от которой у него дрожали руки. Его парадная форма была неудобной и жаркой в этот приторный полдень.
Офицеры Астра Милитарум Ультрамарской ауксилии Иакса выстроились вдоль лестницы, что вела от Спирального пути к дворцу Цветов. Название дворца было вполне заслуженным, потому что в обычное время он был домом для всевозможных цветов, а его архитектура выглядела яркой и жизнерадостной; но сейчас он болел, как и всё остальное на планете, и все цветы погибли, оставив липкую чёрную слизь, которая капала из садовых ящиков. И всё же, даже покрытый илом, дворец был великолепен. На самом деле, размышлял Диамидер, глядя поверх ноющих рук под ограничивавшим обзор сиявшим козырьком шлема, так он выглядел лучше, как будто пятна подчёркивали славу того, что было, и того, что может однажды снова быть. Это было символично, вечное колесо смерти и возрождения и труды смертных не могли надеяться противостоять энтропии...