– Ну что ж. Верно, – холодно сказал Ку’Гат. – Тогда я начну сбор.
– Начнёшь. Есть ещё одна вещь, которую мы должны принять во внимание. При разработке стратегии мы должны учитывать, что Жиллиман и в самом деле знает то, что как он утверждает он знает, что намерен делать, что он знает о наших намерениях и что он скрывает от всех.
– Естественно, – раздражённо сказал Ку’Гат, потому что и он считался неплохим полководцем.
– Будь осторожнее, есть ещё один фактор.
– Какой? – спросил Ку’Гат, который никогда не думал и не мог думать, как смертный.
– Есть то, чего он не знает и не намеревается.
– И это, конечно, хорошо.
– Возможно, – сказал Мортарион, пожимая широкими крыльями. – Но по моему опыту, когда я сражаюсь с моим братом, именно эти невидимые обстоятельства работают против меня. Мне неприятно отдавать ему должное, но он всегда был более гибким тактиком, чем я, так что давай ограничим его возможности. Если ты хочешь сделать мне настоящий подарок, Ку’Гат, приготовь мне шторм. Втяни в себя гниль и болезни этого мира и сотки вокруг Мориакса саван. Жиллиман не получит никакой помощи от его флотов, как только начнётся битва. Мы удержим его там, где того хочет Дедушка. Пусть он не испортит нам всё. Пусть это будет состязание братьев, а не армий.
– О, так у вас есть непревзойдённая чума, и теперь вы хотите ещё и шторм? – раздражённо сказал Ку’Гат.
– Да.
– Варп-шторм.
– Бывают другие? – С этими словами Мортарион расправил крылья. Его клика бесят завизжала, распознав признаки ухода, и побежала к его ботинкам. – Просто делай, как я говорю, Ку’Гат. – Один беззвучный удар отправил примарха в воздух, где он исчез в облаках.
– Делай, как я говорю? – Ку’Гат стиснул чёрные зубы. Раздался жалобный визг, и он посмотрел вниз. Один из нурглингов Мортариона не успел схватить сапог хозяина и остался. Его гордость исчезла, и он с трепетом смотрел на Ку’Гата, моля о милосердии.
– Теперь не такой высокомерный, а? – сказал Ку’Гат и сильно наступил на нурглинга. Для пущей убедительности он вдавил пятку в его останки. – Жиллиман не единственный, кто может совершить неожиданное, – произнёс он, думая о половине капли крови в сосуде, спрятанной под другой складкой плоти. Он ещё мгновение смотрел в небо. Оно было недвусмысленно спокойным. Затем он повернулся и заковылял прочь.
– Бейте в барабаны, трубите в рога, – проворчал он. – Приготовьте зверей и кошмары! – Он плечом проложил себе путь сквозь осыпавшуюся стену, обрушив большую её часть. Вокруг чумной мельницы уже поднимался шум музыки, криков и монотонного счёта. – Чумная Гвардия снова должна воевать, – прорычал он.
– Свари мне шторм, – передразнил он, обращаясь к болотам, словно они могли его утешить. – Я что его дворецкий? – Он вздохнул. – Да будет так. Кто-нибудь, принесите мне воды! Разожгите огонь! – сердито проревел он. – Похоже, у меня всё ещё есть работа, которую нужно сделать.
Двадцатая глава
СВИДЕТЕЛЬСТВА
Колонна верующих выехала на проходившее недалеко от столицы шоссе Первая Высадка – Благодеяние, поскольку оно, в отличие от водных путей, на которые Иакс полагался в большей части перевозок, могло вместить величие военного поезда. Проехав весь день, весь вечер и до самой темноты, они остановились в разрушенном городе Аргардстон, примерно в пятидесяти милях от Первой Высадки, где провели ночь, преисполненные уверенности, которую может принести только вера. Все лица светились радостью, хотя пайки были скудными, а в конце пути их ждала неминуемая смерть. Аргардстон был совершенно безлюден, большая его часть сгорела дотла, всё население перебралось за безопасные стены Первой Высадки. Следов присутствия врага почти не было, и ущерб городу нанесли сами горожане, не желавшие, чтобы их имущество досталось врагу.
Они встали рано, поели перед рассветом и с первыми лучами солнца снова отправились в путь. Чтобы ускорить продвижение, половина паломников бежала трусцой рядом с кадианскими танками и военным поездом Министорума, другая половина ехала, заняв каждое свободное место на технике. Они менялись каждый час. Немногие были прирождёнными бегунами, многие прожили трудную жизнь. Но сила Императора текла через них, и они бежали с сияющими лицами, и не жаловались. Сёстры Битвы пели гимны чистыми голосами, которые никогда не умолкали и складывались один в другой со всё возрастающей сложностью, в то время как проповедники, стоявшие за установленными на танках кафедрах из пустых ящиков из-под боеприпасов и металлолома, читали пламенные проповеди под звуки органной музыки поезда. Так они сохраняли силы и поддерживали устойчивый темп. Никакая болезнь не беспокоила их, и никто из врагов, казалось, не причинял более прямого вреда. Не в начале.
Поначалу тщательно ухоженные пейзажи Иакса казались просто переживавшими тяжёлые времена, как будто из-за засухи или прошедшей эпидемии. Вдоль дорог тянулись увядавшие леса и агриколы, но жизнь преобладала; на самом деле, её было, пожалуй, слишком много, потому что поля заросли закрывавшими посевы от света сорняками, каналы густо заросли цветущими водорослями, а леса представляли собой путаницу душащих лиан. Этим растениям было не место в мире-саде, и они выглядели зловеще, но не были заметно неестественными по форме, хотя их ночные шорохи заставляли часовых крепче сжимать лазганы, а верующих предупреждали не сходить с дороги.
После трёх дней путешествия они находились в пределах двухсот миль от Первой Высадки, и к тому времени хватка Нургла усиливалась с каждой пройдённой лигой. К рассвету третьего дня деревья превратились в гнилые мясистые палки, листья которых чернели у корней. Сквозь их чёрные скелеты виднелось неспокойное небо, и не было слышно криков животных или птиц. Даже ползучие растения уступили порче, свисая с ветвей мёртвыми скользкими клубками, в то время как поля ферм превратились в равнины заплесневелой соломы. Паства была сведуща в болезнях, они тщательно кипятили и обрабатывали воду перед употреблением, и всё, что они ели, благословлялось жрецами. И всё же расстройство желудка охватило несколько групп, а затем быстро распространилось. Для большинства симптомы были скорее неприятными, чем смертельными, вызывая у несчастных судорожные боли и опорожнение кишечника, но всё же болезнь была достаточно опасной, чтобы убить, и слабые сдавались. Несколько наиболее ярых проповедников заявили, что им не хватает веры, и, несмотря на вмешательство пресвитеров Матьё, небольшая часть паломников была жестоко брошена. Другие умоляли оставить их позади, чтобы не замедлять процессию.
Над горизонтом поднимались Лоаннские горы, самые высокие из их острых вершин превышали шесть тысяч футов и были непроходимы, но шоссе направлялось прямо к ним и вело через огромную расселину, разделявшую хребет надвое. Однажды утром, когда они приближались к горам, ещё до того, как поезд выпустил пар и марш продолжился, к Матьё пришла группа примерно из двухсот человек. Их старейшины пристыженно обратились к Матью и сказали, что собираются повернуть назад. Среди них были те, кто слишком боялся продолжать путешествие, и хотя они заявляли, что соберут больных и вернутся тем же путём, каким пришли, было очевидно, что причина заключалась в трусости.