– Да, да. Он наблюдает за всеми нами! – крикнул Матьё. – Он с нами. Не так ли, полковник Одрамейер?
Матьё смотрел прямо на него.
– Не могли бы вы поделиться своим опытом, полковник? Для тех, кто этого не слышал? Это очень вдохновляющая история.
Вдохновляющая – не то слово, которое использовал бы Одрамейер. Он вспотел, несмотря на холодную ночь. Он привык командовать тысячами солдат, иметь дело с самыми страшными ксеноужасами и самыми могущественными людьми в галактике, но Матьё нервировал его. Отчасти это было смущение – он не любил пересказывать свою историю – но только отчасти. В глазах Матьё было что-то пугающее. Он с трудом мог поверить, что может бояться такого незначительного и неопрятного человека, но ему было трудно смотреть в лицо милитант-апостолу.
Он не мог сказать “нет”. Он открыл рот, чтобы заговорить.
– Нет, полковник, подойдите сюда, – сказал Матьё. – Присоединяйтесь ко мне, присоединяйтесь ко мне, чтобы все могли услышать, что вы хотите сказать. – Он поманил его к себе.
– Очень хорошо, – хрипло сказал Одрамейер. Он подошёл к краю поезда. Молчаливый телохранитель Матьё отступил в сторону от лестницы, ведущей к оружейному куполу. Его сервочереп завис внизу и последовал за ним вверх. Одрамейер взобрался на машину. Матьё приветствовал его.
– Пожалуйста, полковник, – сказал ему Матьё, когда он перелез через опору тяжёлого стаббера купола. – Ничего не упускайте. – Затем он повернулся к толпе. – Полковник Одрамейер из кадианского четыре тысячи двадцать первого бронетанкового полка!
Раздались аплодисменты и крики:
– Добро пожаловать, брат!
– Помните, расскажите им всё, – прошептал Матьё.
– Мы были на Парменионе, – сказал он и тут же запнулся. Его голос эхом вернулся к нему из тумана, и он не знал, как продолжать. Сотни ожидавших лиц паствы смотрели на него. Он остро осознавал, что они ждут.
Трон, мысленно выругался он, возьми себя в руки, мужик.
Он начал снова:
– Я никогда не был откровенно религиозным человеком, – сказал он. – Я всегда верил в Императора и Его защиту человечества. Но для меня Он был далёким, идеалом. Я был небрежен в следовании обрядам. Я посещал меньше полковых служб, чем следовало бы.
Он замолчал. Он ожидал осуждения. Не раздалось ни одного.
– Простите, если я показался вам неверующим. Это не так. Но Терра была далеко, а Око Ужаса близко. Я с детства тренировался сражаться в войнах Императора, и хотя Император всегда был рядом, Он был талисманом, статуей, Его свет сиял над Террой, а не над Кадией. Свет моего лазгана был ближе, и я мог держать его в руках.
Он посмотрел на свои кулаки. Они дрожали и были сжаты так сильно, что костяшки пальцев побелели на фоне кожи.
– Когда пришёл враг и Кадия пала, моя вера поколебалась ещё больше. Талисманы казались бесполезными, Император был далеко, как никогда. Я не на миг не переставал верить, как некоторые. Они думали, что нас бросили. Я так не думал, но я не буду вам лгать. Я рассматривал такую возможность. Мы сражались во многих войнах. Мои люди сражались на пятнадцати мирах за последние годы, так много, что они слились в одну картину огня и смерти. Моя вера не умерла, но она опустилась низко, и никогда не была ниже, чем на Парменионе.
Что он мог сказать о Парменионе? Планету спасли, она превратилась в пустошь грязи и болезней, какой становился и этот мир. Он помнил гниль и смерть. Но он также помнил свет, и несмотря на то, что его окружал холод ночи, он говорил громко и без страха.
– Мы пришли сами по себе. Мы были не частью флота-примус, а ранним авангардным подкреплением, посланным в Ультрамар для усиления обороны. Когда мы прибыли, нас попросили предотвратить захват Пармениона, пока лорд-командующий, да благословит его Император, собирал силы и приводил в действие свою стратегию. Мы неделями ждали подкрепления, и нас проверяли каждый день. На Парменионе мертвецы приходили волнами: молодые, старые, гражданские и солдаты, все с ужасной ухмылкой смерти и глазами, которые жили в гниющей плоти. Я... – Он запнулся. – Мне невыносимо вспоминать выражение ужаса на их лицах. Они понимали, кем стали. Я в этом уверен.
– На нашем командном пункте произошёл вражеский прорыв. Мне и моим штабным офицерам пришлось вступить врукопашную. Мертвецы были повсюду, но я хорошо запомнил одного юношу в одежде ученика колона. Его зубы скалились сквозь разошедшуюся на щеке зелёную плоть. Рука превратилась в слизистую массу, удерживаемую вонючими сухожилиями. Он приблизился ко мне, пытаясь расцарапать моё незащищённое лицо. Одной раны от этих ногтей достаточно, чтобы ты встал в их ряды. Я вонзил меч ему в грудь. У меня есть силовой меч. Я – офицер. Мне повезло. Клинок поверг его на землю. Несколько моих людей погибли, но не их крики преследуют меня – а глаза юноши, закатившиеся в ужасе, молча молившие о конце. Я... – Его голос дрогнул от тяжести воспоминаний и грозил полностью оставить его на глазах у собравшихся, но они должны услышать. Они должны понять. Он заставил себя продолжить. – Слава Императору, что я смог освободить его.
– Каждый день мы убивали и убивали, а на следующий день их приходило больше, и у некоторых были лица наших павших накануне товарищей. Некоторые из моих людей сошли с ума, и не было ни одного из нас, кто не впал бы в отчаяние. Мы ждали, когда нас освободят. Каждый день я умолял сообщить мне о планах примарха и о том, когда мы сможем увидеть сражавшихся рядом Ангелов Смерти. Они не могли сказать мне, это было бы равносильно тому, чтобы сообщить врагу, но мне нужно было знать. Прошло почти два месяца, прежде чем появились Адептус Астартес.
– Мы выжили, мы люди. В этой галактике многие благодарят примарха, но не я. Я мог бы сказать, что мы выстояли благодаря подготовке и стойкости, если бы не испытал того влияния, которое этот мир оказал на наши умы и души. Мы были разъедены изнутри и снаружи безжалостным ужасом. Мы погибли бы, некоторые из нас были раздавлены бы непостижимо ожившими мертвецами, но остальные умерли бы от духовного истощения. Сначала наша вера, затем наша надежда, наконец, наше здравомыслие покинули бы нас. Я много раз видел, как это происходит. Мы умерли бы в своих телах, сдались или, возможно, совсем потеряли волю и пали ниц перед врагом, умоляя пощадить нас. Я видел, как это происходило. Мы погибли бы, если бы не один из наших полковых проповедников, который своей смертью показал нам свет. Если бы не вмешательство Самого Императора.
Он замолчал. Туман рассеивался, и теперь он хорошо видел ближайшие к военному поезду огни, а не только блуждавшие огоньки во мраке, и он видел людей возле поезда – лица всех типов и цветов из десятков миров, обращённые к нему и цеплявшиеся за его слова. Солдаты, чьи дома сгорели, и в каком-то смысле им повезло, потому что многие другие переживали бесконечные страхи за своих близких. Солдат после зачисления в армию редко получал новости от своих людей; а теперь совсем никто из них не получал.
Он оглядел их и почувствовал жалость – чувство, которого у него когда-то было совсем немного. Их было гораздо больше, чем он думал, слушавших, даже сейчас оторвавшихся от уютного пламени, чтобы услышать его свидетельство.
– Его звали фратер Отис.
Свет прорезал толпу. Одрамейер посмотрел вверх на большую луну Иакса. Словно лезвие меча, лунный луч пронзил пелену облаков, и звёзды, холодные и чистые во тьме пустоты, засияли над больной землёй.