Сороковая глава
СВЯТОЙ МАТЬЕ
– Он по-прежнему жив? – спросил Жиллиман.
Хиромант-капитан Бажири с карантинного корабля “Убежище” мрачно кивнул. Жиллиман сомневался, что у этого человека было какое-либо другое выражение лица, кроме мрачного, потому что его долг был весомым. Судно, которым он командовал, было кораблём смерти, и мало кто из поднявшихся на него остался в живых. Болезни, которые лечил Бажири, были болезнями как души, так и тела. Он видел худшее, что мог вызвать варп. В силу необходимости он и сам был псайкером, среднего уровня, редким человеком где-то между хирургом и колдуном.
“В такие времена, – подумал Жиллиман, – такие люди, как он, должны служить Императору”.
– Да, лорд-регент, – ответил капитан-хиромант. – Он жив.
Жиллиман задумчиво вдохнул, что было похоже на вздох. Он устал, но ему ещё так много предстояло сделать. Он спросил себя, была ли встреча с Матьё скорее уступкой, чем необходимостью. С одной стороны, назначение жреца можно было рассматривать как одну из его редких ошибок. С другой стороны, он задавался вопросом, был ли это вообще его выбор, а если нет, то многие ли из его выборов принадлежали ему.
Он мысленно вернулся в сад.
Он заглянул через тройной слой бронестекла в процедурный кабинет. На каждой панели были выгравированы священные символы. Где-то поблизости работал сдерживавший влияние варпа эзотерический механизм.
Матьё занимал односпальную кровать в центре комнаты. Медицинское оборудование заполняло пространство вокруг него. Он был завернут в белые одежды, испачканные кровью, вытекшей из его многочисленных язв. У него не было ран; все повреждения, покрывавшие его кожу, были результатом болезни. Он больше походил на вязанку хвороста, чем на человека, грубо собранного в человеческую форму и обтянутого кожей. Одной из немногих вещей, которыми Матьё гордился, были его волосы, и они выпадали, покрывая подушку. Его щеки запали под кислородной маской. Глаза равнодушно смотрели в потолок и плакали гнойными слезами.
– Как возможно, что он всё ещё жив? – Жиллиман посмотрел на врача. – С чисто физической, медицинской точки зрения.
– С медицинской точки зрения? – переспросил Бажири. – Я не знаю, как это объяснить. Это невозможно. Он отправился в самую заражённую часть Иакса без защиты. Из того, что мне рассказали Адептус Астартес, которые доставили его сюда, он противостоял одному из величайших чумных существ врага. Он коснулся испорченного артефакта. Он подвергся всевозможным болезням и пагубным воздействиям варпа, как вы можете видеть. Но он жив.
– Я вижу, – сказал Жиллиман.
– Хотя психический элемент его недугов больше не активен, мы позаботились об этом, само количество поразивших его заболеваний должно было убить его часы назад. Этого человека не должно быть в живых.
– Как ты и сказал, – тихо произнёс Жиллиман. – И каково твоё мнение с немедицинской точки зрения?
– Он желает видеть вас, милорд. В других случаях я сказал бы, что это поддерживает в нём жизнь. Я видел солдат, которые должны были умереть от ран, но цеплялись за жизнь часами, чтобы получить последнее благословение от полковых жрецов. Я видел, как другие получали травмы, которые сразу убили бы космического десантника, но выполняли поставленную перед ними задачу, прежде чем позволить себе умереть.
– Но не в этом случае?
– Нет. Он всё равно должен быть мёртв. Здесь происходит что-то, с чем я не знаком. Я почти уверен, что его поддерживает в живых внешнее влияние. Они защищают от любого вида психической энергии. – Он указал на символы в стекле. – Мы защищены технологически и в соответствии с лучшими способностями псайкеров флота. Но даже в этом случае что-то доходит до него извне.
Жиллиман некоторое время молчал.
– Это его вера?
– Что такое вера, милорд? – спросил Бажири. – Это всего лишь ещё одно проявление варпа. Ни один смертный человек не может настолько сильно верить, чтобы выжить благодаря этому. Это невозможно. Эти обереги препятствуют действиям богов.
– Очевидный практический факт заключается в том, что он жив, – сказал Жиллиман. – Какова твоя теория?
Бажири видел в своей жизни слишком много ужасов, чтобы бояться чего-либо, даже примарха, и во взгляде, которым он посмотрел на гигантского сына Императора, был намёк на предостережение.
– Мы видим работу Императора. Чудо. Это моя единственная правдоподобная теория. Вы так не думаете, милорд?
Жиллиман предпочёл воздержаться от ответа.
– Я увижу его сейчас. Я хочу знать, что он желает сказать. Тогда, возможно, он сможет спокойно умереть. – Он повернулся лицом к капитану-хироманту. – Об этой встрече не будет сделано никаких записей. Ты уйдёшь. Ты отключишь всё оборудование, отвечающее за сбор данных, ты понял?
– Да, милорд.
– Очистить эту область на двести ярдов во все стороны.
Ещё один короткий взгляд, ещё одна доза предостережения:
– Я не уверен, что это настолько необходимо...
– Это твой корабль, хиромант-капитан, но я приказываю как лорд-командующий и регент Империума Человека. Делай, как я говорю.
– С радостью, милорд. – Бажири поклонился. – Но я должен остаться, чтобы открыть палату.
– После этого ты тоже уйдёшь, – сказал Жиллиман.
– Да, да, как прикажете.
Бажири подошёл к шкафчику, где его ждал защитный костюм из мягкого пластека. Он был опытен в его использовании и быстро надел костюм. Жиллиман встал у двери.
Бажири застегнул застёжки:
– Милорд, я посоветовал бы вам надеть шлем. У него много болезней, и я не знаю, будете ли вы невосприимчивы.
– Мне не понадобится шлем, – сказал Жиллиман и повернулся лицом ко входу. – Открой дверь.
Бажири прикрепил дыхательные трубки и надул костюм.
– Очень хорошо, – сказал он.
Первое, что поразило Жиллимана, был запах. В помещении царила тошнотворная сладость, исходившая от отказывавших органов и разлагавшейся плоти. От него у Жиллимана заслезились глаза. Пот выступил на лбу, когда постчеловеческая биология настроилась на борьбу с инфекцией, и оборудование доспехов судьбы перешло в более высокое состояние активности.
Возможно, Бажири был прав, и в этой комнате было что-то, что могло повлиять на него, возможно, последний гамбит Мортариона. Его проницательный ум взвесил все эти возможности, но его это не беспокоило. Он не мог знать, что будет в безопасности, никакая теория не могла это подтвердить, но почему-то он верил в это.
Он подошёл к кровати, протискиваясь сквозь пластековую плёнку, не боясь заразиться.
Жрец смотрел в потолок, по-прежнему оставаясь неподвижным, если не считать вздымавшуюся и опускавшуюся грудь, но даже это было не его рук дело, потому что за него дышали машины. Когда он вдыхал и выдыхал, он делал это под щёлкающее шипение подключённого к груди лёгочного стимулятора.
– Милитант-апостол?
Матьё не пошевелился.
– Матьё, – тихо сказал Жиллиман. Он проанализировал свои эмоции. Он ожидал гнева. Ожидал неохотного принятия; в конце концов, жрец сослужил великую службу. Недавно он испытал замешательство, и это была эмоция, которую он не любил. Но, видя жреца таким, охваченным дюжиной различных болезней одновременно, больше всего он чувствовал жалость.
Корки в уголках глаз Матьё приподнялись. Его лицо дрогнуло. Совсем немного он повернул голову в сторону примарха. Потребовалось мгновение, чтобы выражение его лица прояснилось, а глаза сфокусировались.