– Она не враг, – заметил Дирез.
– И всё же я убил её, – сказал Юстиниан.
Из респираторной маски Диреза вырвался тяжёлый выдох, усиленный вокс-передатчиком.
– Я слышал, что произошло на планете, – сказал капеллан. – Не забывай, эти люди всё равно погибли бы, и лейтенант третьей роты Эдермо был прав, приказав тебе сделать то, что ты сделал. Представьте себе, что произошло бы, если хотя бы один из них остался в живых, и через них враг узнал о задании. Оно потерпело бы неудачу, артефакт остался бы, примарх вполне мог погибнуть, а Ультрамар пропасть в варпе.
– Мы нажали на спусковые крючки, – сказал Юстиниан. – Они видели в нас спасителей, а мы убили их.
– Это было чёрное дело, совершенное из лучших побуждений, – сказал Дирез. – Сейчас ужасные времена. Будущее нашей расы висит на волоске. Ты пожертвовал своей жизнью, чтобы мы могли выжить. Некоторым образом, им пришлось отказаться от своих.
– Тем не менее, я сделаю татуировку с изображением, которое я вам дал. Это моё желание. – Он посмотрел на Вал Диреза с койки. – Я понимаю, что для вас с Гонорума моя просьба странная. Но я также понимаю, что в соответствии с вашим обычаем характер каждой татуировки зависит от выбора отдельного воина. Я не хочу вспоминать эту кампанию по рисунку, который вы мне предложили.
– Понятно, – тихо произнёс Вал Дирез, и Юстиниан понял, что капеллан взвешивает ценность его души. – Я спрошу тебя, почему ты выбрал для себя бесчестье?
– Вы неправильно поняли, брат-капеллан, – ответил Юстиниан, откидываясь на спинку койки. – Я не чувствую бесчестья. Я не наказываю себя. Мне было жаль это делать, но это должно было произойти.
– Тогда зачем наносить это изображение?
– Почести могут стать цепями, которые удерживают нас от нашей цели. Соблазн славы развращает. Я беру это изображение не в наказание, а для того, чтобы не забывать о нашем долге воинов Императора и защитников человечества. Я беру его, как напоминание, что иногда мы должны убивать то, что стремимся защитить, чтобы защитить его.
Вал Дирез одобрительно хмыкнул. Юстиниана судили, и он прошёл все испытания, которым капеллан его подверг.
– Очень хорошо. Пусть будет ребёнок. – Он отступил с урчанием моторов и поманил сервитора. С уродливым рывком тот ожил, как будто его разбудил ото сна ночной шум.
– Этот ребёнок, один дюйм на два, в положении первой почести. – Дирез показал ему изображение. Бионический левый глаз сервитора щёлкнул, разделяя изображение для обработки и преобразования в произведение искусства.
– Подтверждаю, – прохрипел он и повернулся на колёсах. Он погружал игольчатые пальцы в чернильницы с ловкостью, которая противоречила его в остальном дёрганным движениям. Поршни щёлкнули. Трубки захрипели. Небольшие бутылочки, навинченные на кости его рук, наполнились цветами, и маленький насос заработал.
– Император не ошибся выбрав тебя, брат, – сказал Дирез.
– Как вы думаете, Он действует среди нас? – спросил Юстиниан.
– Объяснись, брат.
– Вы действительно это имели в виду? Был ли я выбран? Действует ли Император? Жрец что-то неразборчиво говорил мне сквозь боль, когда мы вернулись на флот. То, что я там увидел, заставило меня задуматься.
– Никогда не доверяй словам Адептус Министорум, – сказал Дирез. – Они превращают человека в бога.
– Значит, то, чему я стал свидетелем, был не Он?
Дирез тщательно подбирал следующие слова:
– Не нужно быть богом, чтобы обладать таким влиянием. Мне не нужно верить, что Император – бог, чтобы быть уверенным в Его силе. Несомненно, Он протянул руку и коснулся Иакса. Это ужасные времена, как я уже сказал, но они также и славные.
Колеса сервитора заскрипели. Изящная на вид конструкция затряслась на щелях между камнями палубы. Лёгкая дрожь пробежала по нему, когда он остановился у койки.
– Предоставьте выбранное место для татуировки. – Его первоначальные голосовые связки сохранились, но ослабли от нечастого использования, и голос был леденящим скрежетом.
С некоторым трепетом Юстиниан повернул голову в сторону, чтобы подставить шею скрипящему киборгу, но, хотя тот наклонился неуверенно, как только он оказался в нужном положении, его пальцы двигались ловко, уверенно и быстро, иглы вонзались в шею с одинаковой глубиной и скоростью.
Ему говорили, что иногда во время воспоминаний Новадесантник может пережить непрошеное путешествие в Теневой Новум – странное медитативное состояние, которое они вызывали в себе, – но Юстиниан не чувствовал ничего, кроме укола иголок. Единственное видение, которое он испытал, была пылающая вспышка, когда Жиллиман выпустил убийц космического корабля, чтобы очистить Иакс и спасти как можно больше. Он наблюдал за этим вместе со многими новыми братьями. Редко можно было наблюдать настолько клинически применяемую атомную очистку.
Его мысли унеслись дальше, хотя по-прежнему не к Гоноруму. Он вспомнил свои годы в Ненумерованных Сыновьях, сначала с другими из сынов Жиллимана, а ближе к концу со всеми генными линиями. Феликс, всегда такой серьёзный. Бьярни, убитый горем из-за того, что не вернётся на Фенрис. Многие другие, краткие братства, разделённые назначением в ордена Ультима, в качестве подкрепления для перворождённых, и слишком часто – смертью.
Всё в прошлом, всё ушло. Его ждала новая жизнь. Братство навеки. Каждый укол иголок заменял старую преданность новой, но он поклялся, что никогда не забудет.
Затем всё закончилось. Укусы в шею прекратились. Вспомогательная рука отделилась от груди сервитора и вытерла кожу влажной тряпкой, введя антисептик. Он пошевелился, но сервитор произнёс с удивительной силой:
– Не двигайтесь.
Один из людей-сервов шагнул вперёд и наложил повязку на татуировку.
– Вот, – сказал Вал Дирез. Он вернулся к Паррису. – Я приветствую тебя в Новадесанте, Юстиниан Паррис, хотя здесь всегда приветствовали тебя. Я понимаю, что было трудно отказаться от одного братства ради другого. Ты был разорван, но это прошло. Теперь ты один из нас отныне и навсегда.
Вал Дирез протянул руку, чтобы Юстиниан мог за неё схватиться. Он так и сделал, и капеллан поднял его с койки, прижав к груди, наполовину обняв.
– Благодарю, брат. Я клянусь служить Новадесанту верой и правдой до дня моей смерти, а через них – Императору Человечества.
– Я уверен в этом, – сказал Вал Дирез. – За Гонорум и память Лукреция Корвона.
– За Гонорум и память Лукреция Корвона, – ответил Юстиниан.
Сорок вторая глава
ДРУГИЕ ФОРМЫ
Гнилиус тщательно искал своего соперника, и это заняло очень много времени. Рощи корявых лесов простирались в бесконечность гнили. С ветвей свисали гладкие родильные мешки, каждый из которых цвёл обещанием возрождения. Распад и обновление, жизнь и смерть, искривлённые деревья олицетворяли цикл Нургла, и обычно Гнилиус испытывал заряжавшее душу захватывавшее чувство принадлежности к ним. Быть частью такой цели и видеть истины своего повелителя, представленные в метафизической форме, такой же материальной, как и он сам, давало ему повышенное чувство радости, и он пользовался любой возможностью, чтобы побродить здесь. Но сейчас случай был далеко не обычный, и это многое отняло у его победы. Он чувствовал себя таким же пустым, как прогнившие изнутри деревья, без новой, извивавшейся жизни, чтобы заменить потерянное. Он и все остальные аспекты Великого Дедушки чувствовали то же самое, потому что в начале и в конце все они были его частью.