Ранить сад, ранить бога.
Несуществующая земля дрожала. В иерархии ходили слухи, что, возможно, ожоги никогда не заживут, и что Нургл беспокойно ворочался во сне от боли. Смещения пластов в жидкой земле продлятся, по крайней мере, ещё несколько эпох, как у нездорового кишечника, неспособного остановиться. Гнилиус чувствовал это в воздухе, чистое жжение в святом плоде Нургла. Он чувствовал это в своей душе, как горячий шрам. Он пошевелил животом, чтобы унять боль, но это не помогло. Рты в животе и руке были плотно закрыты от неудобства.
Не стоит зацикливаться на этом.
– Я не Ку’Гат, – сказал он себе, – полный страданий и горя. – Однако он испытывал беспокойство, газы, полные болезненных пузырьков. Он вздохнул, прижался ухом к очередному скользкому стволу и постучал. Существа в свисавших с ветвей родильных мешочках, закачались, но шум оказался не тем, что он ожидал, и он перешёл к следующему дереву.
– Неудача – это не поражение, а поражение не означает проигрыш в войне. Хаос вечен. Часто это просто вопрос ожидания, не так ли, друзья мои? – Он обратился к демонам в коконах, но они реагировали только на удары по материнским растениям. Они были глухи к его словам, пока спали.
Он вздохнул и широкими шагами зашлёпал по болотам и топям, пробираясь сквозь заросли цветов с розовыми лепестками, которые издавали стоны прокажённого, когда к ним прикасались. Ленивые жёлтые мухи жужжали вокруг, вялые до смерти. Как обычно в саду было жарко и липко, и всё находилось либо в состоянии бешеного роста, либо экстравагантного разложения. Ещё одна вещь, которая обычно радовала его, но не сегодня.
Время от времени он останавливался, чтобы постучать по промокшим стволам многообещающих деревьев, но, обняв и внимательно выслушав каждое, он вздыхал, качал головой и ковылял к следующей роще, к следующей чаще, к следующему перелеску, пока не прошёл миллион миль и в саду не сменилась эпоха.
Снаружи всё оставалось таким же, как и в тот день, когда вошёл Гнилиус. День в саду был миллиардом влажных, жарких, сжатых семи дней. Своей скукой он заставлял гнить душу.
Это тоже не делало его счастливым.
Наконец он постучал по стволу, который ему понравился. Его брови изогнулись дугой, и он бросился к следующему, и к следующему, стуча и прислушиваясь, прислушиваясь и стуча, пока не добрался до величественного искривлённого дерева, такого огромного и полного разложения, что оно балансировало на грани обрушения. На большинстве ветвей не было листьев, и с них свисали вялые родовые мешочки, чёрные и затвердевшие от возраста, в них находились наполовину сформированные кости демонов, которые вернулись в сад, но так и не получили одобрения Дедушки, и поэтому действительно умерли. Только один живой мешок свисал с единственной живой ветки и угрожал окунуться в небольшой пруд.
Гнилиусу не нужно было стучать по дереву. Он нашёл своего соперника.
– Ку’Гат! – воскликнул он. Раздутый родильный мешок отреагировал на его зов, дёрнулся и закружился, сотрясая искривлённое дерево. Гнилиус прислонил посох к стволу и подошёл к мешку, положил толстые влажные руки на скользкие ткани и стал поглаживать, пока движение внутри не успокоилось. – Шшш, шшш, мой старый враг. Будь спокоен. Ещё не время тебе снова появляться в этом мире. Мы все должны ждать Дедушку, когда окажемся настолько глупы, что нас убьют, не так ли?
Очертания головы с оленьими рогами, дородовой и неоформленной, надавили на эластичную поверхность и скрылись из виду.
– Тише, тише, – сказал Гнилиус и сел у пруда. – Я собирался просто сказать тебе, что ты, возможно, не выйдешь какое-то время. По правде говоря, – Гнилиус несколько смущённо хмыкнул, – Дедушка немного расстроен тобой. – Он сделал задумчивое лицо, и поджатые губы выпустили струю личинок. – По правде говоря, он очень расстроен. Видишь ли, ты не только проигнорировал его приказ покинуть царство Анафемы, чтобы сразиться с Изменяющимся, но и не смог достичь своих целей. – Он засмеялся, и из его пасти потоком посыпались личинки. – Я имею в виду, что это уже само по себе достаточно плохо, не говоря уже о том, что эта ошибка позволила сыну Анафемы размахивать Его клинком в саду и обжечь его, и через него Дедушку, и меня, и тебя. У тебя, мягко говоря, серьёзные неприятности, друг мой.
Мешок дёрнулся от страдания Ку’Гата.
Гнилиус позволил себе удовлетворённо вздохнуть. Теперь это было весело.
– Ты, возможно, думаешь: как мне удалось избежать наказания? Почему я по-прежнему разгуливаю такой весёлый? Ну, я скажу тебе, на самом деле, именно для этого я здесь. Итак, ты готов? – Гнилиус посмотрел на мешок. Тот не двигался, но он всё равно продолжил говорить. – Всё просто, друг мой. Мои планы лучше. Мои планы, – театрально прошептал он, подняв руку, – больше. Ты пытался утащить Ультрамар в сад. Слишком скромно! Я положил глаз на гораздо, гораздо более величественный приз. Представь, если твой ограниченный интеллект сможет охватить услышанное, что не только этот отвратительно упорядоченный уголок реальности принесён под руку Дедушки, но и весь Империум во всей его гниющей славе! Эта реальность разваливается на части. Силы борются за тушу. Сейчас время быть не кротким, а смелым, потому что самый смелый мусорщик получит большую долю. – Он наклонился вперёд, так что его огромная голова отразилась в воде. – Позволь мне показать тебе, как это произойдёт.
Он махнул рукой над прудом. Вода замерцала, и там появилось изображение, наложившееся на болезненные черты лица Гнилиуса. Стало видно мужчину в тёмной комнате, который читал небольшую книгу. По языку его тела было очевидно, что ему не нравилось то, что он узнал.
Гнилиус погрузил пальцы в воду. Бледные твари бросились в торфяную мглу. Образ мужчины заколебался.
– Это – Фабиан Гелфрейн. Он один из самых высокопоставленных вынюхивателей фактов примарха. Он – соскребатель пыли. Хранитель забытых дат. Предполагается, что он должен создавать правдивые истории. Запомни эту деталь. В книге, к которой я его привёл, есть единственный отчёт о намеренно забытой империи. Я подумал, что пришло время напомнить всем о ней и об истинных масштабах амбиций такого идеального Робаута Жиллимана. То, что этот Фабиан прочтёт там, заразит его, как болезнь, и он не сможет избавиться от этого знания. Теперь он никогда не освободится от сомнений – они будут гноиться, и это сомнение потрясёт империю.
Он усмехнулся и погладил щупальца левой руки правой.
– Гниение начинается, как трещина, которая пропускает влагу или плохой воздух, и вместе с ним приходит расцвет новой жизни. Идея так же опасна, как самый мощный вирус. – Гнилиус протянул руку и похлопал мешок. – Я пришёл сказать тебе это, чтобы ты мог подумать о моём превосходстве, пока ждёшь возрождения. Теперь, когда я это сделал, я уйду. У меня есть работа, которую нужно закончить. В отличие от тебя, – хихикнул он.