Утро началось с сюрпризов. К ним заявился Гришка. Затеребил рыжий чуб, молча глядя в пол.
— Здравствуйте, — первой сказала Мария.
— Э-э, зд-дравствуйте, — поднял на нее Гришка оробелые глаза. — Я хот-тел попросить… Можно, чт-тобы вы подтянули меня по арифметике? И по русскому… А то я не ус-спеваю. На второй г-год грозят оставить. Я вам потом от-тработаю, честно. Вод-ды натаскать или еще чего.
Изочка оторопела от этакой наглости. Ну и новости! Сначала руку ей вывихнул, обозвал маму с папой предателями и вдруг нахально приперся к предательнице да еще с просьбами! Изочке хотелось затопать ногами, закричать, чтобы он убирался вон, а не то… А не то она его убьет навсегда!
Обдумывая, как именно расправиться с мальчишкой, Изочка упустила момент, когда можно было вклиниться в его заикание. Мария улыбнулась, начала любезно разговаривать с ним, и лицо бесстыжего Гришки рассиялось. Возмущенная, девочка выскользнула в коридор и спряталась за дверью кухни. Решила там подкараулить Гришку и сказать ему все. А потом, наверное, надо чем-нибудь стукнуть… „о Мария, как нарочно, пригласила незваного гостя пить чай, выглянула в коридор и позвала дочь. Изочка не откликнулась. Мария пожала плечами:
— К подружкам ушла.
Было непонятно, кому она это так громко сообщила: то ли Гришке, то ли из каких-нибудь воспитательных целей самой Изочке…
С тех пор Гришка стал ходить к ним по вечерам. Прилежно решал примеры, заучивал наизусть правила. Писал под диктовку и так старался, что потел верхней губой, а щеки становились малиновыми, и мелкие веснушки на носу словно сливались в одну большую. Изочка дразнила его за маминой спиной, показывая язык и рожки. А Гришка не обращал на нее никакого внимания, вот обидно. Так и хотелось сказать матери, кто был виновником того вывиха плеча…
Но оказалось, она все знает. Гришка уже успел признаться. Вцепился в чужую маму, как клещ:
— Да, Мар-рия Р-романовна, конечно, Мар-рия Р-романовна!
Рычал на мамином имени, будто от удовольствия. Умнел он удивительно быстро, а воду таскал действительно честно. И еще здорово умел шевелить ушами и локти сдвигать за спиной.
Мария рассказывала Гришке о дальних странах, и он заболел морем. Записался в библиотеку, запоем читал Грина, Купера, капитана Мариэтта. Теперь он только и трепался о всяких таинственных картах и кладах с сокровищами. Границы Гришкиного мира раздвинулись во всю океанскую ширь — штормы и кораблекрушения, необитаемые острова и разноцветные моря, Денеб в созвездии Лебедя — путеводная звезда моряков, а вдали — манящая линия горизонта. И в кубрике, в заветном узелке под подушкой — горсть родной земли.
У мальчишки появилась мечта. Большая, как море, мечта — стать, когда вырастет, капитаном дальнего плавания.
Пока Мария была на работе, Гришка весело кричал: «Аврал!» — и разливал воду по всей длине общежитского коридора. Изочка под его командой дежурила на «камбузе» — общей кухне. После «драйки» полы блестели почти как палуба на настоящем судне, а Изочка, войдя во вкус, научилась готовить, может быть, и не лучше корабельного кока, но, во всяком случае, ничуть не хуже мамы.
Перед летними каникулами Гришка, гордо размахивая дневником, прибежал к «домашней» учительнице и выпалил с порога:
— Четыре! Мар-рия Р-романовна, у меня четыре по лит-тературе! А по арифм-метике — пять!
Еще через год у него во всех четвертях не стало ни одной тройки, а по математике и русскому красовались круглые пятерки.
Гришкина мать умерла, когда ему исполнилось пять лет. Отец недолго ходил вдовцом, женился на молодой. Мачеха сразу же невзлюбила похожего на покойницу пасынка. Туговато приходилось мальчишке с неласковой чужой женщиной и крутым на расправу родителем. Подчас становилось невмоготу, и Гришка подумывал сбежать из дома, но становилось жаль братишку. Малыш его любил, делился конфетами и всегда с нетерпением ждал прихода старшего брата.
Дома в своем отделенном занавеской углу Гришка повесил картинки с кораблями и велел братишке называть уголок каютой.