Изольду по традиции избрали ведущей. Она редко носила серебряные серьги, которые Степан когда-то подарил Марии. А тут захотелось их надеть словно по какому-то наитию, да и к черному панбархату концертного платья они гляделись как нельзя лучше.
Во время концертных вставок несколько раз умолкали микрофоны, и, продравшись сквозь монументальность хора, ладить привередливую технику выскакивал на сцену встрепанный звукооператор. Но все завершилось относительно благополучно и было вознаграждено порцией вежливых аплодисментов, а когда Изольда с огромным облегчением спустилась, наконец, с подмостков, незнакомый мужской голос позвал ее:
— Изочка!
Она оглянулась. Блестя смеющимися глазами, к ней со странной взволнованной улыбкой шел смуглый коренастый якут в белой рубашке с короткими рукавами. Изольда подумала, что где-то его видела. Вгляделась, и через секунду пульс, показалось, удвоился. Неужели…
— Изочка, — повторил он уже несколько сконфуженно. — Ты… вы меня не узнаете?
— Сэмэнчик! — крикнула Изольда, чуть не задохнувшись, и протянула к нему руки.
Ну конечно! Кто еще мог назвать ее детским именем и так сильно походить на Степана!
— Я заметил серьги, — сказал Сэмэнчик — взрослый Семен — задрожавшим голосом, неловко обнимая замершую у него на груди Изольду. — И сразу вспомнил… Отцу помогал их делать… А потом вдруг понял, что это — вы, Изочка…
Она заплакала. Вихрем поднялись воспоминания, возвращавшие в детство, в далекий лучезарный домик Майис с двумя ослепительными солнцами в окнах…
— Ну-ну, не надо, — пробормотал он, не зная, что еще сказать. — Э-э… Пойдем, познакомлю со своими.
Они двинулись по пыльной траве мимо ларьков, аттракционов и спортивных площадок в сторону открытых палаток, где размещались выставка и продажа изделий якутских мастеров.
— Мы в Верхоянском районе живем, — говорил он на ходу, — на Полюсе холода… Я учителем географии работаю, кружок резьбы по дереву веду еще, вот, изделия наши привез, решил дать подзаработать мальчишкам… Варя моя математику преподает. Сын у нас, Степушка, три года недавно исполнилось…
Они подошли к прилавкам. У Изольды разбежались глаза — чего тут только не было! Узорные деревянные чороны — круглобокие сосуды для кумыса, разной величины, но одинаковой амфорной формы, изящно ссужающиеся книзу или на миниатюрных выгнутых ножках с крепенькими копытцами; махалки от гнуса из конских хвостов с изящными ручками; берестяные туеса, проштампованные печатным рисунком; редкое кузнечное изделие — стогорез, рассекающий стог сена напополам легко, как головку сыра. Изольда видела эту необходимую в деревенском хозяйстве вещь в кузнице Степана, а теперь мало кто такие умеет делать…
— Помнишь, Изочка, — Семен заглянул в глаза, — помнишь наши деревянные игрушки?
…И она увидела пасущиеся на прилавке тальниковые стада и табуны. Махонькие кони, коровки и олени были сработаны, пожалуй, еще более искусными руками, чем у Степана. Эти веселые выразительные игрушки походили на сувениры. Каждая имела свой характер: один задиристый конек изготовился к прыжку, у другого, с послушной мордой, покоилась на спине стянутая ремешками поклажа-плетеночка, третий несся рысью — гривка дыбом… На головах оленей ерошились тонкие веточки-рожки, а под животами пухлых коровок забавно торчали крохотные спичинки вымени.
И вдруг — почему сразу в глаза не бросилось? — она обнаружила позади «табуна» неприметную в тени, да еще чуть прикрытую сбоку тканью палатки деревянную статуэтку примерно в полметра величиной. Скульптура, женская фигурка, была вырезана из березового капа столь любовно и тонко, что в груди ворохнулось сердце. Женщина словно шагнула к Изольде с обращенным к ней радостным и смятенным лицом, руки остановились в тревожном ожидании выброшенных вперед ладоней, ветер облепил подолом босые ноги, концы перекинутой на грудь длинной косы разметались, мягко струясь вдоль напрягшегося бедра…
Статуэтка была удивительна тем, что каждый, кто смотрел на нее, вовлекался в хитроумную композицию, становясь недостающим звеном, столько живого летящего движения таилось в устремленной навстречу фигурке. Теплый охристо-кофейный кап будто светился изнутри, природная вязь древесных волокон на отполированных спилах изумительно точно вписалась в плавные изгибы и округлости, усиливая тени, золотисто высверкивая тончайшими нитями седины в завитках волос…
— Майис, — прошептала потрясенная Изольда.