— Вот еще! — фыркнула Изольда, но не отказалась, когда Геннадий Петрович предложил подвезти.
— Куда?
— В ваш Дом инвалидов.
— С чего он вдруг стал моим?
— У вас же, молодой человек, и там, как в психушке, все схвачено…
— Понял, понял, — засмеялся Геннадий Петрович, — но «мстя» ваша не по адресу. Я на «молодого человека» ни капельки не обижаюсь, мне это при моей склонности к плешивости и старческому очковтирательству, он изобразил, как протирает платком очки, — весьма даже лестно…
— А мне быть «дэвущькой» в своем возрасте абсолютно не лестно, отрезала Изольда. — Тем более, что я, хоть и не плешива, как некоторые очковтиратели, но волосы давно не крашу — некогда. Совсем седая стала.
— Кстати, вам так идет. Нет, правда, очень интересно смотрится. А я, честно сказать, не сразу заметил. Смотрю — вы ли, не вы ли…
— Нет, я не выла, — развеселилась она.
— Ну да, смотрю и думаю — ужель та самая Изольда? Та, о которой я и так слишком часто думаю?..
— Уникальная у нас страна, — заторопилась Изольда, сворачивая с опасной темы дум Геннадия Петровича. В других странах панны, донны, фрау, миссы-миссисы как были, так и остаются. А у нас обращаться к женщинам и раньше не умели, а теперь и подавно. В свое время «сударынь» забили «гражданки», а «гражданок» — бесполые «товарищи».
— А какое бы вы предложили обращение?
Повременив, Изольда обронила:
— Ну, допустим, можно называть женщин мэриями…
Очки Геннадия Петровича вопросительно съехали с переносицы:
— Мариями? Почему именно Мария?
— Во-первых, самое распространенное на земле имя, во-вторых, по-женски, красиво и вообще…
На последнем слове машина остановилась у Дома инвалидов.
— Ждать не надо, — сказала Изольда. — Обратно сама поеду.
В ближайшем ларьке она купила для старушек фруктовые наборы. В Доме был тихий час. Пожилая санитарка мыла видавшие виды полы в ветхом зальце для встреч, где Изольда присела на последний в ряду стул.
— Слишком много стариков стало, — вещала санитарка, энергично гоняя швабру. — Куда их? В Красную книгу, что ли, записывать? Так молодые-то рассуждают. Пока рассуждают… Без понятиев эти молодые, что и к ним старость придет. Приде-ет, притащится, заломит спину, пальцы скочерыжит, никуды от нее не денешься…
Отвоевав с грязью, отложила орудия борьбы в сторону и села рядом с Изольдой:
— Ведь что со стариками-то делается! Мрут же, как мухи, с этой пенсии! Ну нельзя же так жить, как мы живем, японский бог! Хуже, чем в войну! Тогда хоть все подряд голодали, не обидно было, а сейчас? Память у людей отшибло, что ли? У нас тут одна старушка живет, давно, с после-войны. Вот у нее и впрямь память отбитая. Может, родные все погибли. И кажись так, раз никто не искал. Нашли эту старушку люди в лесу где-то. Сказала, что зовут ее Мария. И все. Просто Мария. Как в кино. Документов при ней не оказалось. Ни фамилии, ни отчества, ничего не помнила, и сейчас не помнит. А разговаривать — разговаривает. Нормально. Даже очень чисто по-русски говорит для якутки. Амнезия у нее, прямо как в кино…
Изольда стремительно поднялась, не дослушав дальнейших разглагольствований санитарки-киноманки, не дожидаясь окончания тихого часа, и прошла в коридор. Завернула в ближнюю палату. Чувствуя, что глохнет от стука сердца, уставилась на маленькую старушку в просторном якутском платье-халадае, сидящую на табурете у окна.
Старушка обернулась, подняла высветленные годами, окруженные дымчатыми радужками глаза. Изольде было трудно артикулировать собственные действия, но осиянное оконным небесным светом пятно впереди тянуло ее, как проблеск в конце тоннеля, и она пошла к нему, опрокидывая все каноны и календы, все неправедные умолчания лукавого времени — назад год за годом, шаг за шагом, словно капля за каплей теряя из сердца кровь…
— Изочка, — сказала старушка ласково и положила сухонькую руку на седую Изольдину голову. — Встань с колен, Изочка, у тебя же колени больные, а на полу холодно… Я тебя ждала, доченька, и ты пришла.
…Сильно покусанную бродячими псами женщину-якутку нашли много лет назад в пригородном лесу. Врач, осмотревший ее, констатировал: «Рваные раны на ногах, руках и левом предплечье, нанесенные, как вначале предполагали, большой собакой, скорее всего — укусы волка».
В том году как раз участились волчьи набеги. К счастью, зима выдалась на редкость теплой, и истекающая кровью женщина умудрилась не обморозиться, а может, ее просто нашли почти сразу после схватки с серым. Значит, стая или волк-одиночка подходили близко к городу. Почему он не прикончил женщину, каким образом она вообще оказалась одна в зимнем лесу и как ей удалось отбиться от страшного зверя, осталось загадкой.