Понадобилось время, чтобы она пришла в себя. И однажды женщина назвала себя Марией. Заговорила по-русски, почти без акцента. На якутском языке объяснялась, с трудом подыскивая слова. Спокойно отвечала на отвлеченные вопросы, но упорно молчала и о столкновении с волком, и вообще о своем прошлом. Очевидно, после пережитого потрясения сознание женщины, спасая рассудок, постаралось выжечь из памяти все, что было с ней до того, как она попала в больницу. Иначе она просто сошла бы с ума. Однако полностью уничтожить память предыдущей жизни сознанию, возможно, не удалось, и оно предпочло другой путь спасения: решило создать новую личность — женщину, прошлое которой было бы хоть немного знакомо. И выбрало — Мария. На фоне обширного провала памяти произошло раздвоение личности (о чем врачи по понятным причинам не знали) с разрозненными, не сразу проявившимися деталями чужих воспоминаний. Так, Мария спустя несколько лет неожиданно сообщила, что у нее была дочь Изочка, мало-помалу начала вспоминать ее младенцем и постарше, охотно рассказывала, как родила дочку и воспитывала, а потом — потеряла приблизительно в семи-восьмилетнем возрасте.
— Наверное, родственники забрали, — неуверенно говорила она.
Предпринятые поиски возможных родственников Марии и ее ребенка ни к чему не привели.
Женщину определили в Дом инвалидов. Порой она впадала в ступор, не хотела никого видеть, отказывалась от любых видов общения и неделями лежала или сидела на кровати, упершись застывшим взглядом в одну точку. Потом ей легчало, Мария медленно «пробуждалась» от транса, понемногу принималась помогать санитарам, активизировалась и снова приходила в нормальное состояние.
К старости приступы невнятной этимологии, как ни странно, стали посещать Марию все реже и реже, постепенно сошли к одному-двум в год, а затем и совсем прекратились. Выпадение памяти в зрелом возрасте предвосхитило и компенсировало старческий склероз, таинственная якутка словно пережила его заранее. Теперь она была практически здорова, обладала довольно неплохим для ее предположительных лет зрением и гибким живым умом. Случайно о ней рассказали Геннадию Петровичу. История ее болезни оказалась одним из интереснейших случаев в его психиатрической практике.
Сто лет Марии якобы исполнилось в августе, в архиве нашлась метрика на имя Майыыс Андреевой. Андреева вот какая, оказывается, была у нее фамилия в девичестве. Все, вроде бы, верно, и улус, из которого она никогда не выезжала, и имена родителей, — их Мария даже припомнила смутно. Но не могло ей быть столько лет, нет, не могло. Судя по физическому состоянию, Марин было от силы восемьдесят. Ошибка какая-то вышла в датах, в числах.
Изольда рассказала Геннадию Петровичу все, что ей было известно о Майис. Он не перебивал, даже головой не качал, но Изольда видела, что психиатр потрясен. Потом, все так же безмолвно, взял Изольду за руку и повел в кабинет главврача. Только там открыл рот и быстро убедил своего бывшего однокурсника, что Андреевой необходим курс реабилитации в домашней обстановке. На своем «Москвиче» и отвез Майис к Изольде домой.
…Мария с волнением разглядывала статуэтку Майис, обнаруженную у Изольды на тумбочке. Несмотря на разделяющие их годы, обе женщины — настоящая и деревянная — были удивительно похожи.
Забеспокоившаяся Изольда испуганно посмотрела на психиатра. «Пусть, пусть», — успокаивающе кивнул он головой.
— Изочка, я эту скульптуру не видела. Только сейчас заметила…
— А я ее сегодня поставила.
На тумбочке стояли и другие деревянные фигурки. Мария жила здесь уже неделю, но до сегодняшнего дня предусмотрительная Изольда не показывала эту работу Семена.
— Я, кажется, знала ее раньше. — Мария повернула статуэтку лицом к себе. — Знала, но забыла… Кто это, Изочка?
«Говорить или нет?» — занервничала Изольда. Геннадий Петрович снова кивнул.
— Ее звали Майис.
— Майис, — повторила она задумчиво. — Красивое имя — Майис…
— У нее был сын Сэмэнчик, — подсказал Геннадий Петрович (с минуты на минуту ждали Семена, самолет из Верхоянска уже прибыл).
Мария наморщила лоб, потрогала в раздумье концы закрывающего голову ситцевого платка, будто шевеление тонкого материала могло помочь ей собраться с мыслями, выдернуть из играющей в прятки памяти нужное воспоминание.
— Может, ошибаюсь… Когда-то очень давно она была моей подругой?