Общаясь с Марией, Майис стала довольно сносно изъясняться по-русски. На воскресных «уроках» она не сидела без дела и, постигая премудрости русского алфавита, двигала ногой лопасть деревянной кожемялки, в зубастый зев которой была засунута жеребячья шкура — будущая шубка для Изочки.
В конце концов, Мария махнула рукой на невозможность равноценно ответить на эту непреходящую щедрость. Считая себя неоплатной должницей, она приносила сюда все, что только удавалось где-нибудь раздобыть: несколько метров бязи, кусок туалетного мыла, ножницы и ярко-красную помаду в круглом серебристом пистоне, которую подфартило выменять у соседки на полкило отрубей. Майис бурно радовалась каждому подарку и сердилась, когда Мария, смущаясь, пыталась втолковать ей о своем долге.
— Так надо. Люди не кыыл. Как это по-русску? Люди не зберь, люди — челобек.
Не по годам мудрая, якутка была тем не менее по-девчоночьи смешливой и часто вела себя как школьница в классе, то и дело хихикала, а то и хохотала вовсю. Тогда ее муж, вечно что-нибудь мастеривший в углу и одобрительно наблюдающий за их занятиями, грозно цокал языком. Пристыженно умолкнув, Майис через минуту снова весело прыскала в кулак. При Марии они старались говорить только по-русски. Играя роль строгой учительницы, Мария отдыхала душой.
— Это буква «в». Вагон, Василий, волк.
— Багон, Басылай, буолк, — послушно вторила ученица.
— В-в, волк, — поправляла Мария.
— Б насем языке нету такой буквы, поятому она не мозет, — объяснил Степан.
— Ты тозе не мозес, — парировала жена.
Мария показала, как надо произносить букву «в»:
— Прижмите верхние зубы к нижней губе и сделайте выдох.
Майис закусила губу так, что рот побелел: «В! В! В!», и сама не поверила:
— Я могу! Могу!
После этого заявила, что остальные буквы учить не будет, пока не закрепит «в». И весь вечер радостно повторяла:
— Вагон, Василий, волк! Вагон, Василий, волк!
Научился произносить неподатливую букву и Степан, уважительно кивнув головой:
— Хоросо учис.
Старательно срисовывая в тетрадь букву «ж», Майис сказала:
— Ок-сие, какая зенсина.
— Тыый, почему женщина? — удивилась Мария.
Для нее ежевечерние занятия тоже не прошли даром. Ей теперь было приятно вставить иногда в свою речь якутские междометия.
— Где, где зенсина? — вытянул шею Степан.
— В клубе, — засмеялась Майис. — Ты зе туда ходись играй на хомус. Иди, там тансы, мно-ого зенсинов! Красивай!
— Зенатый узе, — буркнул, обидевшись, муж.
— Покажи, как буква «ж» походит на женщину, — попросила Мария.
— В середине — тело и голова, — охотно принялась объяснять Майис. — Вот по сторонам ноги. Вот она руки подняла.
— Тогда это музсина, — заявил Степан. — Здесь что-то мезду ног висит!
— Здесь не висит, у тебя у самого висит! — рассердилась Майис. — Не понимаес — она розает! Мезду ног у нее голова ребенка выходит!
«Какая сметливая, — мысленно восхитилась Мария, и задумалась. — Ж — женщина…» Когда-то в прошлой жизни, будучи студенткой педагогического института, она слышала нечто похожее.
— Скази слова, — ткнув в букву, нетерпеливо напомнила Майис.
— Жук, жимолость, жара. Произносится так: прячем язык за зубами…
— Я сама, — перебила Майис и напряженно сжала зубы: — Ш! Шук, шара… Нет, не получаисса!
— Тыый! Ты научилась выговаривать букву «ш»!
— Шар, — обрадовался Степан, заглядывающий жене в рот. — Шапка, шуба, шашни…
Он осекся, но было поздно.
— Что такое шашни? — прилежно отшепетывая слово, заинтересовалась Майис.
Замявшись, Степан ответил жене по-якутски.
— Одни женсины на голове, — разозлилась Майис, нечаянно справившись с упрямым произношением…
Потом ничего не получалось с буквой «ф». Мария долго думала и, наконец, сообразила: зажгла спичку и дунула на нее, издав звук, недостающий в якутской орфоэпии: «Ф-ф-ф!» Подражая ей, Майис со Степаном сожгли целый коробок.
Рядом с взрослыми учился и маленький Сэмэнчик. К концу следующей зимы русские слова сыпались из него, как орехи из горсти. Вся семья, включая и менее бойкую по сравнению с Сэмэнчиком Изочку, уже говорила по-русски относительно правильно, а Мария, к своему изумлению, обнаружила, что не только понимает якутский язык, но может на нем односложно изъясняться.
Летом кто-то дал Степану за работу миску свежих сливок. Майис налила их вместе с голубичным соком в деревянную чашу, взбила мутовкой-ытыком керчэх — пышную, голубовато-розовую воздушную массу — и выложила ложкой на большой железный лист круглые лепешечки. Степан унес заполненный лист в ледник.