Прости, что не попрощался. Моя Дженифер.
Светляк
Мы зависли над лесом. Левитр ухнул вертикально вниз, прямо на посадочную площадку у подножия горы. Габаритные огни по периметру. Ухоженное место. Дубы вокруг огромные, старые. Тишина, только кукушка вдали.
Вход в пещеру — массивные ворота, распахнуты. Последний приют.
— Не дрейфь, парень, — Косой хлопнул меня по плечу, один глаз его смотрел на меня, второй — вперился в сочное разнотравье. — Всё там путём. Как войдёшь — ныряй в лифт, электричество есть. А вот внизу надо поосторожнее. Они только с виду безобидные, не любят, когда беспокоят. Там разберёшься — есть речушка подземная, через неё мостик. Вот через мостик не ходи. На этом берегу запасы провизии, жилой блок. Всё аккуратно. Тебе пока пригодится. А потом ты сам поймёшь, когда можно будет. Или они позовут. Была одна прикольная история со сталкером Тупым Мартином. Сталкеры в пещеры часто заходят, или провизию закинуть, или наоборот — если надо дозаправиться хавчиком. Их там не трогают, если носа куда не надо не суют. Набил он свой вещмешок, и нет бы назад, понесла его нелёгкая посмотреть за мостик. Ну, скажи, какой сталкер за просто так попрётся незнамо куда? По камушкам перешёл, смотрит — свет вдали. Он дальше, и свет дальше. И попадает в огромный зал. С футбольный стадион. Ну вот, свет гаснет, он оборачивается, а выхода–то и нет. Фонарём шарит — тьма всюду. Будь на его месте не сталкер, тут бы ему и крышка… Ну, ладно, иди.
— А сам ты их видел?
— Они не показываются. Станешь как они — захочешь повидать старого друга, тогда покажись. Я, может, буду тебя навещать.
— Антон Васильевич просил?
— Само собой. Да и учёные за каждого пещерного просят. Хорошие деньги сулят. Только никто ещё не показывался. Ты иди.
Я глянул на индикатор. Сорок девять. Ниже уровня Авогадро. Быстро всё как. А может не сразу, может лучше по лесу побродить?..
— Ты, Олег Антонович, даже не думай шутить, — произнёс Косой. — У меня личная ответственность. Я должен дождаться, пока не спустится лифт.
В воротах темно, где лифт? Я протянул руку. И вдруг в глаза ударил свет. Я, оказывается, уже стоял в кабине. Никаких кнопок не было. Створки ворот плавно закрылись. Я поплыл в невесомости. Наконец, левитационная кабина остановилась неизвестно на какой глубине.
Действительно пещера. Небольшая. Рядом с лифтом сложены коробки и ящики. Тут же опёрлась о гранитный выступ хибара из пластика. И на крыше хибары прожектор светит.
Сухо и холодно. Тишина, совсем не такая, как наверху. Даже пещерный ручей беззвучен. Да, вон они, камушки, по которым Тупой Мартин пошёл без спроса.
Гнетёт меня этот свод. Поблёскивает искорками. А назад никак.
На третий день мой Индекс привязки упал до двадцати двух, уровня хлама. И я начал сереть. Весь.
На четвёртый день я потемнел и начал светиться. Бежать из пещеры мне уже не хотелось. Стало легко и безразлично.
Весил я уже как годовалый ребёнок. И ничего мне уже не хотелось — ни есть, ни спать.
И тогда я увидел светящуюся фигуру на том берегу ручья.
Призрак
Времени здесь нет. Времени для нас не существует. Нас много. Мы вечны, пока не иссякнут запасы радона и не перестанут фонить толщи гранита. А они не перестанут никогда.
Мы — единое целое. И мы различны. Теперь я знаю, что вакуум не хищник, просто закономерность природы. А человек и есть оператор рождения и уничтожения всевозможных квантов.
Мы создаём электромагнитные поля и поля ядерных сил. Но адронами мы ещё управлять не можем. Пока не стали призраками.
Мы называем себя светляками и общаемся фотонами. Это очень красиво, когда из области головы истекает струя кристально–голубого света, означающая мысли, а из области сердца — розовая, означающая чувства. И, соединяясь на устах, они образуют мерцание смыслов.
Раздражение нейронов вокруг наших деградирующих атомов провоцирует выброс допаминов и эндорфинов. Это забавно, ибо выражение «светиться от счастья» обретает для нас буквальность.
Мы общаемся с электромагнитным полем Земли и видим всё, что происходит на поверхности. По силовым линиям мы путешествуем внутренними полостями наших пещер.
Однажды приходил Косой. Он стоял у ворот. Долго. Мне вдруг захотелось с ним повидаться. Но Призрак его не впустил. Потому что всем в пещере управляет Призрак. А я не попросил.
Мы существуем, ибо масса вовсе не обязательный атрибут вещества. Не зря все калибровочные квантовые теории оперируют частицами без массы, и потому лагранжианы взаимодействия материи симметричны. А природа избыточна. Она стремится нарушить симметрию. И нарушает. Единственное физическое состояние, не обладающее симметрией — вакуум! В нём присутствует постоянный конденсат скалярного поля. И именно этот конденсат имеет размерность массы.
Теперь я точно знаю, что произошло в две тысячи двенадцатом году. Когда энергия встречных пучков протонов превысила семь тераэлектрон–вольт, при жёстких столкновениях стали возникать пары частиц хиггс–хиггисино. Хиггс — элементарный носитель массы. А хиггисино — его счастица. Элементарный носитель отсутствия массы. И никто не ожидал, что эта, сопутствующая хиггсовому бозону частица, окажется такой странной. Она стала замещать в адронах хиггсовы бозоны.
И вакуум увидел нас. Увидел наш макроуровень. Он смотрел на нас глазами счастиц. И поступал с нами так, как привык поступать с волновыми структурами на квантовом уровне. Он выпустил ловушки Хиггса. Он лишь управлял полевыми операторами рождения–уничтожения. Это его работа. А операторами стали мы. Не повезло.
Ловушки росли и поднимались всё выше, а когда люди изобрели Карты, — приняли антропоморфные формы.
Теперь жизнь человеческая могла окончиться не только естественным образом, но и потерей массы, когда все нуклоны тела деградировали: теряли хиггсовы бозоны и получали взамен невесомые счастицы. Они гасят вещество, превращают нуклоны в дарки, а вслед за ними дарками становятся атомы. Только приток жёсткой радиации извне удерживает нестабильные дарковые структуры. Нас. И какое–то время, пока сами не стали дарками, соседние атомы излучают энергию.
Я видел конец всего. Как хиггсы перестали соблазняться тем, что им предлагали Карты, и перестроились на людей. Наверное, человекоподобный вид хиггсов был своего рода предупреждением. Может, людям был дан срок найти какие–то иные решения…
Я видел, как развоплощались тысячи людей. Как укрывались в своих пирамидах олигархи. И Дженифер с моим отцом.
Нашим сообществом светляков руководит Призрак. Он настоящий дарк. Древний. Когда–то он был атлантом и пережил гибель Атлантиды. Одну из многих гибелей человечества. С нами он общается редко. Но насыщенно. Пучками гамма–излучения. В одном пучке содержится столько информации, что переваривать её приходится сообща.
От него мне известно про пирамиды. Они воспроизводят на макроуровне симметрию фундаментальных лагранжианов. И внутрь них не могут проникнуть хиггсы.
Так выжили лучшие из атлантов. А тысячи лет спустя великие пирамиды использовали египтяне, отдалённые потомки выживших, в ритуальных целях. В их мифах сохранилось, что пирамиды переносят человека через смерть, но забылось, через какую.
После того как хиггсы сжирают всё человеческое, происходит обратный процесс. Бозоны аннигилируют со счастицами. Вакуум теряет связь с макроуровнем. Остаёмся только мы, тени и призраки. И люди в пирамидах.
Единственное сильное желание, живущее в нас, — уйти в вакуум. Некоторые так и поступают. Поднимаются на поверхность. И растворяются.
Не знаю, как Призрак существовал эти десятки тысяч лет. Или зов вакуума не властен над ним, или сильна воля к жизни. Даже к такой — призрачной. Впрочем, времени для нас не существует.
Хочу ли я стать призраком? Самым совершенным и мудрым существом на этой планете? Зов вакуума не цепляет меня. И я всё ещё помню о Дженифер…
Я хочу наверх.
Примечания
1
Авторы выражают глубокую признательность великому русскому поэту В. К. Тредиаковскому, фрагмент поэмы которого «Телемахида» лёг в основу песни сигнуса.