Я искала его в соцсетях. Тщетно. Ну, если учесть, что имя-фамилия настоящие, конечно. Может, на самом деле — он Вася Пупкин какой-нибудь.
Я искала его по фото. Бесполезно. Ну, хоть не фотография артиста — и это уже хорошо. Я пыталась найти хоть что-то, но находила либо не то, либо что-то совершенно абсурдное. Правда, я тот ещё пользователь — домашняя неумёха.
А к вечеру успокоилась. Пришла в равновесие. Так ли это сейчас важно? Если я не готова забыть, порвать, не думать об Анри, то почему бы не перестать мучиться? Зачем пить из отравленного источника сомнения, если рядом есть человек, с которым мне интересно?
На крайний случай, у меня есть боевая подруга, которая утешит, если мир разорвётся пополам. И я как-нибудь выживу, уцелею. Из таких людей, как мы, делают гвозди. Потому что всё, что нас не убивает, делает сильнее.
И я отпустила себя. Отпустила ситуацию. Поплыла по широкой реке, где жил голос Анри, его взгляд и улыбка. Я словно сломала преграду, перепрыгнула через высочайший забор, вырвалась из клетки. С каждым разом мне всё легче становилось задавать разные вопросы. Простые и сложные. И он охотно отвечал. И всё тяжелее становилось расставаться. Он и я… два сумасшедших. С тёмными кругами под глазами, невыспавшиеся, но счастливые. Анри так и говорил, не скрываясь:
— Я счастлив, Элен, видеть тебя, слышать, общаться. Я скучаю по тебе и не хочу расставаться. Это всегда так тяжело — расставаться. Думать днём и ждать вечера, чтобы снова тебя увидеть.
А я… я не могла быть настолько откровенной. Улыбалась и смущалась, краснела и прятала глаза. Иногда признавалась, что тоже жду наших встреч, но сказать ему, что дышу им, живу, как в тумане, не могла.
— Ленка, ты ж на тень становишься похожей. Похудела, с лица спала, — Инна всё замечает. — Поплыла ты, подруга, но… знаешь? Ты похорошела. Светишься. Хоть спички об тебя зажигай. Номерок-то он свой французский не подкинул, не? Так и скайпитесь?
Я прижимала ладони к горящим щекам и трясла головой, отрицая, не желая об этом говорить. Это похоже на жидкий огонь внутри — она права. И этим не хочется делиться, чтобы не расплескать, не дать ветру затушить огонь, что так необходим мне сейчас.
Я не сказала ей. Анри стал писать мне письма на мейл. Разные. Иногда короткие. Иногда — длиннее. В них он рассказывал то, что, возможно, не мог или не успевал сказать вслух. Он спрашивал, интересовался мной, а я отвечала.
Это походило на игру, квест, списки на узнавание.
«Что ты не любишь, Элен?» — интересовался Анри.
Вот же. О том, что люблю, мы говорили вслух. Книги, дети, работа. Да, я люблю свою работу. Люблю старичков, с которыми приходится общаться по долгу службы и не только. Мне нравится помогать людям и видеть благодарность в их глазах. Дождь люблю. Гулять под зонтом. Мне нравится, когда плачет небо.
Не люблю ложь, предательство, когда делают больно. Манную кашу не люблю — не вкусно мне. Не люблю, когда подавляют и заставляют что-то делать против моей воли. Я слабая, мне сопротивляться трудно.
Не люблю жару и пауков. Когда лезут в душу без спроса — тоже не люблю. Но это не намёк, а просто факт. Есть в некоторых людях беспардонность. Спросить, например, почему я до сих пор не замужем и без детей. Это как зайти в посудный магазин и разбить витрины с хрупким товаром.
«Золото или серебро? Дерево или металл?»
Серебро, конечно. Для меня оно — мягче, ближе. Загадочнее, наконец. Золото слишком тяжёлое и коронованное. Высокомерное и чванливое.
Дерево, безусловно. Оно живое и тёплое. Металл чересчур жёсткий и холодный.
Я не могла рассказать об этом Инне. Это как обсуждать личное, потаённое, вывернуть наизнанку красивую одежду, где швы внутри заделаны вручную, не совсем ровно и красиво, зато с любовью и самостоятельно. Но они внутри и критике не подлежат, потому что это моё платье, я его не продаю и никому не предлагаю.
Так наступил декабрь. Холодный и злой. Морозный и почти бесснежный. Выстудил землю, изматывал тёмным насупленным небом, пугал то ледяным дождём, то стеклянными скользкими тротуарами.
— Я прилетаю к вам по делам. Через два дня, — сказал Анри однажды вечером. — Я бы хотел встретиться с тобой, Элен. Если ты захочешь, конечно.
Он не улыбался, застыл в ожидании. А я растерялась. Вот оно: время принимать решения. Я могу отказаться. Могу сказать, что не готова. Но на самом деле, я рвусь к нему сердцем, хочу увидеть вживую, прикоснуться, понять, что он реальный, не выдуманный мной, не нарисованный образ без оболочки тела.
— Я захочу, Анри. Мы обязательно встретимся.
И наконец-то — его улыбка. Облегчение. Радость. И я — в омут головой. Мне до головокружения хорошо. Сердце бьётся громко, заглушает часы на стене. Сердце тяжело падает вниз, отдаётся щекотными толчками в животе. Пальцам становится горячо. Два дня — и я его увижу.