Сумасбродства, которые Лотти совершает после каждого расставания с очередным бойфрендом, я называю про себя Неудачный Выбор. Именно эти слова часто повторяла наша мать, пока была жива. Относиться они могли к чему угодно, начиная от вульгарных туфель, надетых на ком-то из зашедших в гости подруг, и заканчивая решением нашего отца развестись с ней и жениться на королеве красоты откуда-то из Южной Африки. «Неудачный выбор…» – бормотала мама, качая головой и бросая на нас пронзительный, стальной взгляд, а мы, дети, невольно трепетали, даже если пресловутый Неудачный Выбор совершили не мы.
По матери я почти не скучаю, но иногда мне очень хочется, чтобы у меня был еще один близкий родственник, которому можно позвонить – посоветоваться и попросить помощи. Отец не в счет. Во-первых, он теперь живет в Иоганнесбурге, а во-вторых, его интересуют только лошади (он их разводит) и ви́ски. Ко всему остальному – в том числе к собственным дочерям – он вполне равнодушен.
Сейчас, слушая, как Лотти продолжает лепетать что-то о продолжительном творческом отпуске, который она возьмет для ведения научной работы, я чувствую, как у меня холодеет в груди. Я уже предчувствую очередной Неудачный Выбор, только я пока не знаю, каким он будет. Мне даже хочется поднести руку к глазам и оглядеть горизонт: не показалась ли вдали грозовая туча или стая акул, которые схватят мою несчастную сестру за пятку?..
Честное слово, я бы предпочла, чтобы Лотти бушевала, бранилась, как сапожник, и швыряла вещи. В этом случае я могла бы вздохнуть свободнее, зная, что вместе с досадой она выплескивает из себя и очередное безумство. Когда я сама рассталась с Дэвидом, я ругалась без передышки две недели подряд. Допускаю, что наблюдать за мной со стороны было не слишком приятно, но, по крайней мере, я не пошла к сектантам.
– Лотти… – Я потираю лоб. – Ты в курсе, что завтра я на две недели уезжаю в отпуск?
– Да, а что?
– С тобой все будет в порядке?
– Конечно, со мной все будет в порядке, – отвечает она язвительно. – Я уже не маленькая. Например, сегодня вечером я закажу пиццу и бутылку хорошего вина. Мне давно хотелось спокойно посидеть перед телевизором, чтобы никто не мешал.
– В таком случае желаю тебе приятного вечера. Только не пытайся утопить боль, о’кей?
Утопить боль – еще одно мамино выражение. Я до сих пор помню, как она, одетая в свой бесконечно элегантный белый брючный костюм, с глазами, подведенным зелеными тенями, сидела в гостиной нашего дома в Гонконге, где мы тогда жили, и хлестала мартини, а мы с Лотти, одетые в одинаковые розовые пижамки, привезенные из Англии, удивленно смотрели на нее. «Что ты делаешь, мамочка?» – «Пытаюсь утопить боль». Когда она умерла, мы бессчетное количество раз повторяли эти слова друг другу по поводу и без повода. Они стали нашим заклинанием, нашей мантрой. Честно говоря, я долгое время думала, что это такой тост вроде «Поехали!» или «Вздрогнем!», поэтому пару лет спустя на ланче у школьной подруги я невольно шокировала ее родителей, когда, приподняв бокал с клюквенным морсом, сказала: «Ну, утопим боль!»
Теперь, впрочем, мы с Лотти используем эту фразу вместо вульгарного «нажраться в хлам».
– Я не собираюсь топить боль, – обиделась Лотти. – И вообще, кто бы говорил!..
Она была права. Когда мы с Дэвидом разбежались, я стала налегать на водку и однажды произнесла целую речь перед потрясенными посетителями индийского кафе. Что-то о мужской неверности и вселенской несправедливости…
– Ну, хорошо. – Я вздыхаю. – Еще созвонимся.
Я кладу трубку, закрываю глаза и секунд десять сижу совершенно неподвижно, давая мозгу возможность перезагрузиться. Мне необходимо забыть о личной жизни сестры и сосредоточиться на работе. А главное – закончить наконец мою речь. Ну… Три. Два. Один. Поехали!..
Я открываю глаза и быстро печатаю список тех, кого необходимо поблагодарить. Набирается полтора десятка человек, но это как раз тот случай, когда лучше перебдеть. Готовую речь я отправляю на мейл Иэну с заголовком «Речь! Срочно!» и выскакиваю из-за стола.
– Флисс! – не успеваю я выйти из кабинета, как меня перехватывает Селия. Она – одна из наших самых плодовитых журналисток-фрилансеров. В уголках глаз Селии я вижу тоненькие «гусиные лапки» – расходящиеся лучами морщинки, такие бывают у профессиональных обозревателей спа-салонов. Некоторые всерьез думают, будто спа-процедуры способны справиться с преждевременным старением кожи, вызванным избытком солнечной радиации, но, на мой взгляд, дело обстоит как раз наоборот. В таких местах, как, например, Таиланд, давно пора прекратить устраивать спа-салоны. Лучше открывать их в северных странах, где-нибудь вблизи Полярного круга, где дневного света катастрофически не хватает.
А что, мысль интересная…
Я хватаю свой «Блэкберри» и быстро набиваю текст: «Полярная ночь – спа?» Только после этого я поднимаю голову.
– Что-нибудь случилось?
– Хрючело здесь. И, похоже, он очень сердит. – Она нервно сглатывает. – Может быть, мне лучше совсем уйти?
Хрючело мы прозвали Гюнтера Бахмейера, который владеет десятью роскошными отелями, живет в Швейцарии и ужасно одевается. У него страшный «рыкающий» акцент и гигантский живот, похожий на пивную бочку. Я знала, что Хрючело тоже приглашен на сегодняшнее мероприятие, но надеялась, что он не придет. Я бы на его месте не пришла. Только не после того, как мы опубликовали обзор его нового спа-отеля в Дубаи. Кажется, он назвал его «Звездная пальма» или как-то в этом роде.
– Не бойся, – говорю я, – ничего он тебе не сделает.
– Только не говори ему, что это я писала рецензию, – молит меня Селия, причем голос у нее по-настоящему дрожит.
Я как можно мягче беру ее за плечи:
– Разве ты готова отказаться от того, что́ написала?
– Нет, конечно, но…
– Вот и отлично. – Мне ужасно хочется ее подбодрить, но Селия бледнеет на глазах и вот-вот грохнется в обморок. Просто поразительно, как человек, пишущий столь резкие, едко-остроумные профессиональные рецензии, может быть таким ранимым и деликатным!..
Парадокс? Парадокс, но в нем, похоже, что-то есть, и я снова хватаюсь за «Блэкберри».
«Организовать личную встречу читателей с обозревателями?» – пишу я, но почти сразу удаляю запись. Ни к чему хорошему это не приведет. Нашим читателям вовсе неинтересно встречаться с обозревателями и критиками. Их, в частности, ни капельки не трогает, что некая С. Б. Д. живет в Хэкни и на досуге пишет превосходные стихи. Единственное, что им хочется знать, это где за какую сумму они могут получить лучшее солнце или лучший снег, лучшие пляжи или горы, лучшие блюда высокой кухни или лучшие клубные сэндвичи, лучшее общение или, наоборот, уединение, египетские пирамиды, индейские вигвамы и прочие неотъемлемые атрибуты пятизвездочного отдыха.
– Все равно никто не знает, кто такая С. Б. Д., так что тебе ничто не грозит, – я легонько похлопываю ее по руке. – Ну, все, мне пора бежать.
И я действительно почти бегу по коридору, который ведет в наш центральный зал – внутренний атрий высотой в добрых два с половиной этажа. На сегодняшний день это самое просторное и светлое помещение в здании «Пинчер Интернэшнл». Каждый год наши младшие редакторы, работающие в невероятной тесноте, предлагают переоборудовать его в офисное помещение, разгородив на десятки крошечных кабинетов-клетушек, однако даже они признаю́т, что лучшего места для проведения наших ежегодных церемоний нельзя и придумать.
Я быстро оглядываю зал, проверяя, все ли готово. Огромный глазированный пирог в виде обложки нашего журнала – на месте. Официанты – на месте. Стол с наградами – на месте. Иэн из компьютерного отдела возится у сцены, настраивая планшет с «бегущей строкой», в который я буду подглядывать, произнося свою речь.
– Все в порядке? – спрашиваю я, приближаясь к нему.
– Все отлично. – Иэн быстро вскакивает на ноги. – Твою речь я уже загрузил. Хочешь проверить звук?