Сильвия была не в восторге. Она не боится пауков и безразлична к змеям, даже мыши ее не трогают. Но тараканы… Они, по ее словам, «бе-е-е».
Однако мы не отчаивались: ведь должно же на Маджуро быть что-то помимо обширной тараканьей популяции? Мы жили в отеле «Роберт Ример» – скромном пристанище консультантов. Я сказал полной даме, которая заведовала стойкой регистрации, что мы хотели бы прогуляться, поскольку нам предстояло провести на Маджуро целый день. Не могла бы она порекомендовать какое-нибудь интересное место, которое стоит посмотреть?
– Вы хотите прогуляться? – спросила она в ужасе. Ее грудь, затянутая в платье с цветочным рисунком, вздымалась. – Но тут ничего нет. – По стойке пробежал таракан.
Бе-е-е.
Мы вышли на улицу и свернули влево – одно из двух возможных направлений на этом острове, – но спустя некоторое время были вынуждены признать, что дама оказалась права. На Маджуро действительно ничего нет. Есть грязная полоска пляжа, омываемая пенистой мутной жижей и растворяющаяся в безжизненной лагуне. С того края, который выходит в океан, серый, голый риф испещрен чем-то, похожим издалека на большие бело-коричневые полипы. При ближайшем рассмотрении полипы оказывались грязными подгузниками, пекущимися на солнце в ожидании прилива. На сухой земле возвышаются убогие двухэтажные многоквартирные дома и новехонькие сборно-разборные домики. Дорога представляет собой одну большую пробку, а по обе ее стороны ходят самые толстые люди, которых я только видел в жизни. Вялые и безразличные, они жуют гигантские упаковки чипсов. Мы проходили мимо, кивая в знак приветствия, но наши кивки были встречены безмолвным презрением, и очень скоро я начал понимать, почему жители Маршалловых островов пребывают в таком унынии. На этих островах, похожих на гетто, нет атмосферы постепенного упадка, свойственной большинству городов в тропиках, мало-помалу разрушающихся под воздействием времени и погодных условий. Маджуро был построен не затем, чтобы приходить в упадок медленно и благородно. Его построили подобно огромному торговому центру, чтобы Америка могла переправлять безделушки людям, за одно поколение променявшим три тысячи лет своей истории и культуры на дешевые шмотки с блестками и слабоалкогольное пиво. Мимо проезжали новенькие фургоны. У каждого министра был «лексус» с шофером. В витрине магазина стояли последние модели стиральных машин. В видеопрокате крутили новинки со Стивеном Сигалом и Жан-Клодом Ван Даммом в главных ролях. Подростки щеголяли в стодолларовых кроссовках и модных мешковатых шортах. Недостатка в деньгах на Маджуро явно не было, но вместе с тем здесь царила атмосфера глубокой нищеты.
Мы были не в восторге. Сказать по правде, мы были в отчаянии. Мы знали, что Тарава – что-то вроде Маджуро, только беднее. Нам вдруг показалось, что, возможно, это была не такая уж хорошая идея – переехать на атолл на краю света. Легко было поддаться отчаянию, но мы все-таки устояли и решили дать волю кипящему гневу и злости на США за то, что они стерли с лица земли целую нацию – просто чтобы потренироваться. Злились мы и на жителей атолла за то, что те вели себя как безвольные наркоманы и готовы были сделать все ради очередной дозы всемогущего доллара. К примеру, они выселили с одного из островов всех коренных жителей, построив на нем курортный отель и казино для корейцев, чтобы туристам не пришлось марать глаза о темнокожую бедноту – якобы это отбивает тягу к азартным играм. Другой необитаемый остров отдали американской компании, которая хранит на нем радиоактивные отходы японских и американских атомных станций. А ведь Маршалловы острова и без того отравлены и заражены радиацией. Принимать еще больше ядовитых отходов с распростертыми объятиями – это просто вопиющая глупость.
Дальше было еще хуже. В нашем номере, который был, в принципе, неплох, я полночи метался от стенки к стенке, пытаясь прихлопнуть шлепанцем вездесущих гадов, и когда убил пятерых (!), то подумал, что теперь можно ложиться спать. А потом почувствовал его. Он полз вверх по моей спине, скребя лапками и царапая кожу. Поняв, что вскоре таракан окажется у меня в ухе, я поддался инстинкту и издал первобытный вопль, вскочив с кровати. Сильвия сделала то же самое. Она не любит, когда ее внезапно будят. Я спокойно объяснил ей, в чем дело, упомянув нескольких весьма влиятельных персонажей из христианской теологии. Потом мы обнаружили таракана, притаившегося за изголовьем кровати, и я придвинул кровать как можно ближе к стене. Наверное, он и до сих пор там – излучает по ночам ярко-зеленое сияние.
Глава 4
В которой Автор наконец ступает на берег далекой Таравы, где его встречает Злобная Кейт, и пытается убедить себя в том, что Тарава – не так плоха, как кажется. Признав, что на экваторе действительно очень, очень жарко, Автор мужественно преодолевает страх перед акулами, но сталкивается с кое-чем похуже – намного хуже.
Нас должны были разбудить полшестого – персонал отеля «Роберт Ример» любезно предоставлял такую услугу. Однако следование Американскому Пути, видимо, еще не до конца распространилось на сервис, поэтому мы проснулись в 6.10 – через десять минут после отправления микроавтобуса в аэропорт. Это нас немного рассердило. Мы выбежали из гостиницы, сложившись пополам под весом нашего скарба, и сели в стоящий у входа микроавтобус, где кроме нас сидел еще светловолосый австралиец с ввалившимися щеками. «Ну вы… еще попозже бы пришли», – прохрипел он. Я поймал на себе взгляд Сильвии и решил бросить курить как можно скорее. Мы оба начали бесцеремонно его разглядывать. На нем были ярко-белые ботинки.
Мы должны были прибыть в аэропорт за два часа до вылета, что мне лично кажется абсурдным. Международный аэропорт Маджуро явно не перегружен воздушным сообщением, требующим сложных организационных процедур, обеспечивающих своевременное прибытие и отправление пассажиров и багажа. Тут всего одна взлетная полоса, построенная на рифе. Одно полуразвалившееся одноэтажное строение, где размещаются таможня и иммиграционный контроль, и дырка в стене, куда кидают чемоданы. Зал ожидания – тротуар у здания аэропорта. Здесь за час пятьдесят семь минут, что остались после регистрации на рейс «Эйр Маршалл», мы познакомились с дружелюбной местной жительницей, которая заметила, что у нас слишком много вещей. Мы ответили, что переезжаем на Тараву.
– Тарава – это как Маджуро тридцать лет назад. Там ничего нет, – ответила она, и в ее голосе отчетливо прозвучало превосходство, ведь любой остров, не подыхающий под обломками американского хлама, однозначно примитивен и недостоин упоминания.
И тогда мы наконец-то ощутили что-то вроде радости, смутную надежду на то, что Тарава окажется хотя бы чуточку лучше, чем остров на грани полной деградации. Наш пыл немного умерил самолет, на котором нам предстояло лететь. В его кабине нельзя было выпрямиться во весь рост, и пилот рассаживал пассажиров в зависимости от их габаритов. Вот такой это был аппарат. Ему предстояло унести нас далеко, подальше от американской части Тихого океана – опустошенной и забытой периферии великой империи. И это было самое главное.
Все вокруг опять стало очень синим – не пронзительно-голубым, как осеннее небо, а экзотическо-тропически синим, спокойным и бесконечным. Внизу проплыли северные Гилбертовы острова – первый кусочек Кирибати, который мы увидели. Они вообще не были похожи на сушу. Скорее, это был некий намек на сушу: изумрудные полумесяцы, поднимающиеся из глубин, эфемерные в своем существовании. А потом на горизонте появилась Тарава. Мы пролетели над северной частью острова – ленточкой земли, усыпанной пальмами и рассеченной каналами, несущими океанскую воду в лагуну. Был отлив, и вода в лагуне переливалась всеми цветами радуги – необыкновенное слияние всех оттенков зеленого и синего. Со стороны океана белые гребни падающих волн омывали безлюдные пляжи. Деревни с тростниковыми хижинами то приближались, то растворялись, сливаясь с сушей. Мы летели уже очень низко. Впереди вместо неба была лишь стена из кокосовых пальм. В любой момент мы ждали приземления, жесткого удара шасси о взлетную полосу. А потом. что-то произошло. Мои внутренние уши напряглись. В животе ухнуло. Моторы взвизгнули. Сильвия вцепилась мне в руку в поисках утешения, но это не помогло. Мы понеслись вдоль полосы, как накренившийся катер, не касаясь земли. Мы все еще летели! Потом начали набирать высоту.