Огонь, еще теплившийся в тлеющих красных угольках, придал ее каштановым волосам цвет вина. Его отблеск золотил щеки.
«Красивая, — подумала Роза. — И растрачивает здесь свою жизнь, потому что Настоящий Мужчина взял с нее обещание остаться в этих краях навсегда».
— Рискни, — импульсивно проговорила она. — Сделай разок в жизни какую-нибудь глупость. Мне очень не хочется видеть тебя несчастной, дорогая, но Брачная игра — самая бредовая идея, которую я когда-либо слышала.
Руфа была поражена. Женщины смотрели друг на друга заинтригованные. Мгновение неожиданной интимности было нарушено скрипом тяжело открывающейся входной двери. Находящийся не в ладах с мелодией тенор пропел:
«Мы не бродяги,
Побирающиеся по домам,
Мы — дети ваших соседей,
Хорошо знакомые вам!»
— О, это Рэн, — сказала, улыбаясь и оглядываясь, Роза. — Шевелись, подумай, что бы еще добавить в суп, а то его не хватит.
Руфа поднялась, мысленно откладывая Брачную игру.
— Если только сапог?
— А нет ли картошки?
— Только что ты советовала не терять чувство реальности, — ответила Руфа. — Во всем доме нет ни картофелины.
Открылась массивная, потрескавшаяся от времени дверь, соединяющая большой холл с кухней, и в задымленное помещение ворвалась струя холодного воздуха. Вошел Роджер, расстегивая молнию на старой куртке Настоящего Мужчины. Это был бледный заросший человек тридцати пяти лет. Его волосы сбились надо лбом, а между лопатками свисал тонкий «конский хвост» каштанового цвета. Главным в жизни Роджера — все, что следует о нем знать, — была любовь к Розе на протяжении вот уже десяти лет, и эта преданность могла бы длиться до его самого последнего издыхания. Он источал добродушное спокойствие и вносил в дом незнакомый привкус здравого смысла. Несмотря на свое окружение, Роджер был неизменно и безмятежно нормален.
— Извините, что задержался, — приветливо произнес он. — Рэн не хотел оставаться один, и я притащил его с собой.
— Еще одного кормить, — проговорила Роза, — но по своей доброте не могу возражать. С любовными приключениями этого парня не соскучишься.
Рэн впрыгнул в комнату, отпихивая в сторону Роджера.
— Веселого Рождества, девушки! — Он сбросил на стол мокрый мешок и подался вперед, чтобы поцеловать Розу и Руфу. — Боже, какой холод! Дайте мне выпить.
— Если повезет, — сказала Роза. — Список желающих выпить вина весьма длинен.
«Рэн — еще один смирившийся с тем, что его исключительно симпатичная внешность пропадает в этом сельском болоте», — подумала она. На нем был цветной жилет и шляпа с дурацкой вышивкой, но нелепая одежда, однако, не могла скрыть его красоту. Его глаза и густые, ниспадающие на плечи волосы были черными и оттеняли белизну кожи. Молодой чокнутый папаша Линнет обладал лицом ангела эпохи Ренессанса.
— Приятно, что вы принимаете меня, — сказал он, останавливая на них полный горечи взгляд. — Знаю, как сейчас тяжело, но я пришел не с пустыми руками. Привез тележку дров и лук, который не смог обменять на рынке.
Руфа бросила взгляд на лежащий на столе мешок.
— Блеск. Суп теперь имеет шанс увеличиться в объеме.
Рэн с надеждой осматривался вокруг себя.
— А где Линнет?
— Наверху. Лидия укладывает ее спать.
— Раз ты доводишь ее до такого состояния, — строго вмешалась Роза, — то будь любезен сам укладывать ее.
— А не могла бы она остаться на ужин? — спросил Рэн.
— Нет, мы слишком измотаны. Роджер, сделай одолжение, скрути-ка сигаретку с марихуаной.
— Лучше не надо, — сказал Роджер. Он понизил голос. — С нами Эдвард.
Роза тихо застонала.
— Неужели он не может найти никого другого для чтения нотаций?
Руфа оторвала взгляд от лука, который резала.
— Не нужно, ма. Он хочет лишь добра.
— Надеюсь, что это так. Но если бы он только смог передохнуть, хотя бы на один вечер!
Эдвард Рекалвер, ферма которого граничила с обреченной землей Рэна, был крестным Руфы и самым верным семейным другом. Рекалверы веками обрабатывали этот уголок Глостершира и во время Гражданской войны поссорились с семьей Хейсти. Хейсти были роялистами, а Рекалверы сторонниками парламента. Хотя старая ссора давно уже стала частью истории, Эдвард и в наши дни выглядел поседевшим левеллером. Как ни странно, он был ближайшим другом Настоящего Мужчины. Правда, он беспощадно критиковал Настоящего Мужчину, но тот уважал его как весьма объективного наблюдателя и всегда прислушивался к его откровенным высказываниям. Рекалвер обитал в уединенном, человеконенавистническом мире безупречной чистоты и аскетизма. Он выращивал травы, перерабатывал все отходы и не мог ругаться без иронии. Все виды изобилия вызывали у него подозрение. Но он не всегда был таким. Шесть лет назад он был армейским офицером. Свою ферму он сдавал в аренду, а к ним совершал периодические наезды, памятные для детей Хейсти — он всегда водил их на цирковые представления и пантомимы. Руфа прекрасно помнила Эдварда, загорелого и неприступного. После Фолклендской войны он получил орден, а на его предплечье остался шрам от пули боснийского снайпера.